Александр БОБРОВ
Вечер подходит к той стадии, когда самое яркое выступление — это самое короткое выступление. Я хотел просто принести Володе статью, которую я написал для "Советской России" и принёс туда как раз утром того дня, когда они сгорели вместе с другими редакциями. Я даже написал вот такое четверостишие:
Оптимисты говорят,
Демонстрируя познанья:
"Рукописи не горят".
Всё горит, включая зданья.
Поскольку я как бы остался без печатной площади, но все сделали вид, что сгорела только "Комсомолка", хотя они же и подожгли всё. И стали героями. Безумное время такое, что они подымут теперь тираж, получат деньги. А все остальные газеты как будут выходить — это неважно. Больше Путин никому не написал слова сострадания.
Но я эту статью пересказывать не буду о своём друге Владимире Бондаренко. Я её ещё опубликую. А хочу ему подарить книгу, которая у меня недавно вышла. Ну мне всё равно за ним не угнаться, хотя она тоже здоровая. Книга называется "Московия". И я надписал — "От Московии до Карелии русской болью не отболели мы".
А теперь спою частушки — вторую серию уже, — которые я начал о Бондаренко складывать. И главное, я там соединил то, что сказал Личутин — что Бондаренко — это смесь хохла с москалём. Ну ещё конечно нельзя обойтись без северного мотива и северной крови его. И как раз хочу начать с запева чужого, народного, который мне очень нравится. Я его услышал на родине Василия Ивановича Белова, в Харовском районе, что особенно смешно, и вы поймёте почему:
Эй, товарищ, выходи!
Здоровенна харища
Выходи, не подводи,
Своего товарища!
Гирики, чигирики, магирики мои.
Ах, гирики, чигирики, магирики мои.
Ну и украинская коломыка:
Колы стану я старым, перестану исти,
Алы буду за жинками на колинах лизти.
Гирики, чигирики, магирики мои.
Ах, гирики, чигирики, магирики мои…
Шутиха ты шутиха, машутиха моя.
Ох, шутиха ты шутиха, машутиха моя…
Не садись-ка на коленку,
Предлагаю потерпеть:
Про Володьку Бондаренку
Я частушки буду петь
Шуктиха ты шутиха, машутиха моя!
А как заходит русский спор,
Говорит, что он помор,
А когда достанут сало,
Говорит, что он хохол.
Ах, тырыла, бутырыла, мотырыла моя.
Ох, тырыла, бутырыла, мотырыла моя…
Он писал про самых разных.
Звал к согласию любых.
Белых славил он и красных,
А надо было — голубых.
Шутиха ты шутиха, машутиха моя.
Ох, шутиха ты шутиха, машутиха моя…
Вот подходит старость к двери:
Неужели шестьдесят.
Неужели и теперя
Не поверят, не простят.
Гирики, чигирики, магирики мои.
Ах, гирики, чигирики, магирики мои…
А теперь про Соловьёву — вон она там сидит смеётся, Лариса — жена его.
Ой, я в Перово жил хреново,
Можно было матом крыть.
Но Лариса Соловьёва
Научила говорить.
Ах, тырыла, бутырыла, мотырыла моя.
Ох, тырыла, бутырыла, мотырыла моя…
Дорогой мой друг Володя,
Ясным днём и чёрным днём,
Что в комоде, то и в моде,
Что имеем — то поём.