Роман молодого нижегородского прозаика Захара Прилепина "Санькя" может стать для поколения своеобразным манифестом социального поведения, новым вариантом "Как закалялась сталь" в новых условиях, с новыми общественными проблемами, но с проповедью всё того же отчаянно русского героического максимализма. Сумеют ли заметить наши коррумпированные власти этот поворот в умонастроениях общества, изменят ли свою линию поведения или заведут общество в тупик, безнадежный и кровавый, устроив всероссийскую Чечню, — покажет ближайшее будущее. Для меня Захар Прилепин чем-то напоминает нового русского Максима Горького, даром что земляки. В таком случае, Сергею Шаргунову остается роль Владимира Маяковского, авось и сдюжит.
Я бы назвал их книги новой партийной литературой. Вдруг оказалось, что самая преследуемая партия, партия лимоновцев, национал-большевиков, нигде не регистрируемая и изгоняемая, дала русскому миру новую партийную литературу, а значит, является единственно живой, органично выросшей из недр народа, органично существующей в условиях едва скрываемого народного протеста партией. Сначала мы читали прозу самого Лимонова и художественно-научные трактаты Дугина, потом пошла поэзия Алины Витухновской, Сергея Яшина, Олега Бородкина и других. И, наконец, появилась проза Сергея Шаргунова и Захара Прилепина. Это не художественное подражание своему кумиру, к которому иные из них давно уже относятся скептически. Берусь утверждать, что поколение "Лимонки" — это не поколение подражателей таланту Лимонова. Скорее, его подражатели в стане отжившего поколения. Это и не заказная литература, это книги, возникшие изнутри живой боевой идеологии, изнутри её образа действий. Так в конце девятнадцатого-начале двадцатого века возникла такая же живая революционная партийная литература, и она развивалась, пока в сердцах горел красный огонь. Это литература от Максима Горького до Владимира Маяковского, от Николая Островского до молодых поэтов-ифлийцев "из племени большевиков". Своя живая культура возникла и из недр эсеровской партии, от мистических произведений Бориса Савинкова до эсеровских рассказов Александра Грина. Никто им не приказывал воспевать или творить во имя партии, книги рождались сами, из живой жизни живого движения. Была своя литература и у "Союза русского народа". Это нынешние партчиновники из КПРФ, увы, кроме букваря ничего в жизни не читавшие, отвернулись от живого литературного творчества, не пожелали своим художественным знаменем сделать красные эпопеи Проханова. Лишь живая партия способна вызывать к жизни живую литературу. Вольные партийные художники могли воспевать и сомневаться в тех или иных идеях, проклинать или петь гимны. В большинстве своем была партийной левая промарксистская художественная культура Европы, от Брехта до Камю, от Сартра до Элюара, от Пикассо до Гарсиа Лорки… Живые цветы искусства возникали из недр живых идеологий.
Вот и в живую силу единороссов я поверю лишь тогда, когда их идеи вызовут к жизни настоящую литературу. А пока я вижу красивые лозунги и купленных за большие деньги звёзд шоу-бизнеса, которыми прикрываются коррумпированные чиновные слои.
Вне живой литературы нет и живой партии!
Может быть, по сути партийная, живая имперская литература возникла из импульсов самого народа ещё до возникновения своей проимперской партии, повторив библейское "В начале было Слово…". Думаю, новая имперская литература выведет нас и в мировую культуру. Запад и Восток давно уже морщатся, переваривая предложенных славистами в роли знаковых русских писателей всё ту же кем-то оформленную и финансово раскрученную пятерку — Сорокин, Пригов, Ерофеев, Акунин, Толстая. Никак не годятся они на роль традиционно русских пророков от Достоевского до Солженицына, от Маяковского до Пастернака. А других от России и не ждут, ущербных гениев у них своих хватает. Может быть, даже больше, чем нефти и газа, давно уже ждут от России её нового слова о человеке, новой надежды, озаряющей мир.
(обратно)
ПРО ЧТО ВАСИЛИЙ РОЗАНОВ? (к 150-летию великого русского мыслителя)
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ РОЗАНОВ, на мой взгляд, первый оригинальный русский философ мирового масштаба. Про что Розанов — да про всё. Про всё русское; безбрежен, как сама Россия. От Христа до иудеев, от русской литературы до понимании природы государства. Как и всё самобытно русское — Василий Розанов состоит из крайностей и максимализма, в любую сторону, в любом направлении. Он и крайний революционер, и бунтарь — за что мог бы и попасть на каторгу; он и крайний охранитель, и государственник, консерватор и империалист, доведший концепции Константина Леонтьева до полной апологетики русской державности. Он самый нетрадиционный традиционалист. Самый крупный русский философ, державник и националист, при этом он был изгоем в любом политкорректном обществе, что, увы, типично для России. Как злобно писали: "нет авторитетов, которым бы он не перекусил горла". А он всего лишь был "бес-хитростный русачок".