Уезжая, Валентин вынужден был согласиться: да, на нашу сибирскую провинцию Харбин не похож. Валентин Распутин оставил памятную запись в книге гостей: "Харбин для меня особенное имя. Сто лет назад наши страны породнились между собою, благодаря вашему когда-то еще посёлку, а теперь замечательному городу. Подобное родство не должно забываться. Чем лучше мы будем знать Харбин, тем легче нам будет общаться и работать, начинается с малого и вырастает в большое. Хотелось бы верить, что когда-нибудь, и скоро, Харбин станет символом не только экономического, не только духовного, но и культурного, литературного общения…"
Вот и осталось нам разве что ностальгировать на русском кладбище, у памятников русским воинам, или бродить по харбинскому пешеходному Арбату, оставленному сознательно как кусочек "руссейшего Харбина" для наезжающих туристов.
Маршрут нашей писательской группы заранее прокладывался живущей ныне в Пекине Светланой Селивановой — известным критиком и журналистом, а вся поездка стала возможной благодаря помощи Внешэкономбанка и его главного представителя в Китае Петра Селиванова, включившего в программу года России в Китае и русско-китайские литературные встречи. За две недели мы объехали почти весь Китай, с севера на юг. Пекин, Харбин, Нанкин, Ханьчжоу и, наконец, Шанхай. В Шанхае как раз попали на репетицию встречи членов ШОС, видели небесный огонь и все волшебство древней китайской пиротехники. Видели доброжелательность и приветливость большинства китайцев. Это и поразило даже больше, чем промышленный размах. Доброжелательная атмосфера, радушие и настроенность на сотрудничество. После нашей нынешней российской озлобленности, от которой устаешь, хоть и понимаешь, что она — результат безысходности и безнадеги, эта китайская всеобщая (не только на официальном дипломатическом уровне) приветливость кажется восточной загадкой. Но потом узнаешь, что по доходам от туризма Китай занимает третье место в мире, любой иностранец — лаовей — приносит прибыль Поднебесной. И потому даже преступники обходят иностранцев стороной. То ли они сами обладают столь державным мышлением, то ли полиция жестоко расправляется со всеми, кто посягнул на имущество зарубежных гостей. Но ходить можно спокойно по паркам и старинным улочкам даже самой глубокой ночью, как у нас в сталинское время, — никто не тронет. Вот и мы бродили и по ночному Харбину, выпивая в обнимку с бронзовыми статуями русских первопоселенцев крепкую китайскую водку "Маотай", и по набережной реки Хуанпу в Шанхае, по Нанкинской улице, проходя мимо знаменитой гостиницы "Мир", где когда-то останавливался Федор Шаляпин, где пел Вертинский. Насколько я знаю, преступность в Китае есть, но озлобленного беспричинного, бессмысленного хулиганства нет. Нет причин для нового боксерского восстания, охватившего полуколониальный Китай в начале ХХ века. Китайцы не боятся трудностей, они боятся безысходности. Вот о чем пора задуматься нашим либеральным бичевателям скинхедов. Будем и мы не по телевизору и не из сладких уст Путина, а реально развиваться, станем опять и приветливыми и неозлобленными. И скинхеды исчезнут, будто их и не бывало.
Скажу честно, Китай меня поразил гораздо больше, чем Нью-Йорк или Сан-Франциско, Мюнхен или Кёльн. Там всё было ожидаемое. Ну да, вы такие, а мы другие. Китай показал, как другим можно становиться по экономической и державной мощи сверхтакими, не уничтожая своего национального лица. Китай — это вечный упрек разрушителям СССР. И, прежде всего, либеральствующей элитарной своре, когда-то громко провозгласившей: "Иного пути нет", "Иного не дано". Вот оно — иное, ещё каких-то двадцать-тридцать лет назад учившееся всему у Советского Союза. А сегодня — уверенно ощущающее себя "Твердыней Поднебесной".
Думаю, прагматичные китайцы прокручивали для себя и либеральную модель развития, осознали, что за ней последует развал страны на десять-пятнадцать частей, развал экономики и еще большее обнищание, и успешно отказались от нашего перестроечного опыта. Под руководством КПК, как государствообразующей структуры, они успешно строят самый развитой капитализм с китайским лицом. Думаю, новейшие системы развития они заимствуют у столь же коллективистских по менталитету Японии, Южной Кореи и даже Тайваня, но не у индивидуалистического запада. Нам с нашей остаточной соборностью тоже не мешало бы перенимать опыт у таких же соборных стран, но, увы, наша интеллигенция неизлечимо больна западнизмом, и до возможностей народа ей никакого дела нет. Вот и будем прививать западнизм до гибели последнего русского.