Весь мир — был театром, все люди — актеры.
Спектакль для вороны давали они.
Взирала она неприкрыто надменно,
Как мрачный закат над Вероной алел.
Любила ворона красавца Ромео,
А он на нее и смотреть не хотел.
Ромео влюблен был
всем сердцем в Джульетту
И к ней обратил весь сердечный свой пыл.
А позже трагедию пылкую эту
Шекспир через сердце свое пропустил.
Над ним пролетала в то время ворона
И в руки ему обронила перо...
Шекспир посмотрел на нее отстраненно,
рукою махнул, улыбнулся хитро.
И пьесу спроворил о мрачной Вероне,
Стихами её опалив горячо.
Но, плут, умолчал о влюбленной вороне,
Как будто бы вовсе она ни при чем!
А люди, смятеньем любовным объяты,
Толпою на пьесу Шекспира идут...
Вот так беспардонно чужие таланты
Коварные гении подло крадут!
И все же по смерти по воле Харона
Шекспир был отправлен в пылающий ад.
А что же ворона? На крыше Вероны
Надменно глядит на кровавый закат.
ЯСАК
1
— Что ещё русские, плачут?
— Воют и волосы рвут.
— Видно, они нас дурачат,
Если так дюже ревут.
Что же, обратно идите.
Режьте, как подлых собак.
Глотки зубами порвите,
Но соберите ясак.
Бейте. Давите арканом.
Жгите огнем и бичом
Видно презренным шакалам
Есть еще плакать о чем.
2
— Что ещё русские, плачут?
— Нет! Они горькую пьют.
Пляшут. Друг друга собачат.
Дикие песни орут.
Видно, устали бояться.
Нечего больше терять.
Если к рассвету проспятся,
То соберут свою рать.
Шибко они матерятся
В пьяном угарном бреду...
— Значит пора возвращаться
Нам в Золотую Орду.
***
Когда полночные снега
Укрыли пастбища и долы,
Мой сад оделся в жемчуга.
Дремучий, как туземец голый.
Плеснула стайка снегирей
Ему на ветви алой краски.
И сад, как племя дикарей.
Заколыхался в дикой пляске.
То ли колдун, то ли шаман
Шиповник лупит в лунный бубен.
А кто из нас сегодня пьян? —
Мы с ним разгадывать не будем.
И нету в том вины ничьей,
Что оба мы пьяны, как черти.
Но я его еще дичей
И весь, как есть, в звериной шерсти.
Во мне проснулся вольный зверь,
Что спал под волчьей шкурой ночи.
А ну, посмотрим, кто теперь
На пляски дикие охочей.
Такая темень в декабре —
Мороз мурашками по коже.
Вселенная с луной в ноздре
На вепря лютого похожа.
Кого из нас хоть раз луна
Хмельным не опоила светом?
Россия — дикая страна,
Где всяк рождается поэтом.
Не говори мне о любви.
О ней премного люди знают,
Когда в метель, как соловьи,
Собаки в рифму завывают.
В такую ночь, хоть волком вой,
Призрев рассудочную трезвость.
Мир укрывает с головой
Зимы разнеженная зверость.
Мне по душе хмельной дурман.
Он кровь горючую не студит.
А кто из нас, читатель, пьян? —
Давай разгадывать не будем.
***
Сизый месяц за млечную тучку нырнул,
И туман над рекою алеет.
Это Бог наш вселенскую стужу вдохнул
И Россию на выдохе греет.
Полыхает костром заревым небосвод
Над унылым мирским бездорожьем.
И не сгинет Россия, покуда живет
На спасительном выдохе Божьем.
Зря кликуши истошно хоронят её.
Пировать на костях не придётся.
Понапрасну клубится над ней вороньё —
Не затмить ему русское солнце.
И пребудет Россия во все времена,
Потому что на вечные лета
Светом Божьим вселенским омыта она
И дыханьем Господним согрета.
БРАТКИ
Костерок у притихшей реки.
Птахи певчие в небе порхают.
Постреляли крутые братки,
А теперь по трудам отдыхают.
Постреляли таких же братков
Из чужой и непрошеной стаи...
Дух хмельных голубых васильков
В чистом небе блаженно витает.
Вожделенно дымят шашлыки.
Водка плещет ручьем быстротечным.
Поминают убитых братки,
Памятуя о Царствии вечном.
Уложили чужих и своих
Без суда и разбору, по пьяни.
Бог, прими души грешные их!
Все по жизни они христиане.
Не вини, не казни, не клейми
Воровскую блатную ораву.
А как есть, всю её восприми,
Как воспринял убийцу-Варраву.
Ибо все они — эти и те —
Люди русские, кровные братья,
На соседнем с Исусом кресте
Распахнули для мира объятья.
Не лишай их всевышней любви
И прощенья родного народа.
Ведь извечно по горло в крови
Восседает на троне свобода.
***
Читал мои стихи и плакал.
Печаль не в силах превозмочь.
Спать не давал своим собакам —
Стихами их травил всю ночь.
К утру его подушки взмокли.
Постель насквозь проволгла вся.
Собаки от волненья сдохли,
Печали не перенеся.
Он встал, шатаясь, словно пьяный,
Себя не помня, как в бреду.
Лопату взял, чтоб вырыть яму
И закопать собак в саду.
Хотел от горя застрелиться.
Припомнив все свои грехи.
Подумал и — решил напиться,
И больше не читать стихи.
Он пил полгода без закуски,
Устроив знатную гульбу.
Он был отважный новый русский,
А вот теперь лежит в гробу.
Как пошутила беспристрастно
Над ним насмешница-судьба...
Поэзия — небезопасна.
Помянем Божьего раба!
***
Безмолвствует затравленная челядь.
Растерзана азийская страна,
Как волчья окровавленная челюсть
Зубчатая Кремлевская стена.
Россия! Ты — кормящая волчица.
Твои клыки от голода стучат.
Понуро за тобою волочится
Твой выводок — четырнадцать волчат.
Они ползут на материнский запах,
Они клыками режут твою грудь.
Воротят морды глупые на запад,
Чтоб молоко излишнее срыгнуть.
То кровь твоя по их гуляет венам.
Они друг другу холки теребят.
От титек отвалившись суверенно,
Вольны рычать и тявкать на тебя.
Их хищный взгляд на кровное наметан.
Их ноздри бередит родная кровь.
Они — щенки волчиного помета.
У них к тебе звериная любовь.
***
Двуглавый гербовый орел
Все более похож на рака...
Куда идем? Чего орем?
А ведь ползем назад, однако.
Два грозных клюва — две клешни.
Хвост-веер расклешенный рачий...
О чем ты, Семичев? Нишкни!
Несешь какой-то бред собачий.
Пора давно умерить нрав
Под крыльями родной державы...
О, Боже правый, я не прав!
Ревнители устоев правы.
Тогда зачем ползем назад?
Чего в европах мы забыли?
Щит прибивали на Царьград,
Французов били, фрицев били.
Что Старый Свет, что Новый Свет
Одни моральные уроды.
Нам никакой корысти нет
От развращенной их свободы.
И старый мир и новый мир —
В зубах у русского оскома.
Про них давно старик Шекспир
Сказал: "Чума на оба дома!"
Куда идем? Чего орем?
А ведь назад ползем, однако...
Двуглавый гербовый орел
Все более похож на рака.
(обратно)