Андрей Родионов:
Подумаешь,
проснулся в клетке с бомжами,
Зато не жру на чужой планете говно!
Нам слов не надо, чтоб говорить,
Не надо мыслей читать.
Это миф,
что сказочные герои не любят пить,
Просто они не умеют блевать.
Подмосковный гротеск еще 90-х годов. Электрички, вокзалы, онейроид "унешний и унутренний". Двоюродный и младший, по-моему, брат Николая Голикова. Демонстрирует максимально полную отвязанность от "стойла Пегаса".
Вера Павлова:
Сексуальные сны "двойницы" литературной героини Чернышевского. Не просыпается или принципиально этого не желает. Упоминается в алфавитном порядке.
Анна Русс:
Нервный мужчина, я сегодня злая,
Лучше б так сильно вам меня не жать.
Нынче организм мой мне напоминает,
Что я не утратила способности рожать.
Никогда не кончиться детству, голубому шару не сдуться,
Детство будет манить загадками и заветными звать местами,
Баба с дедой не поседеют, мама с папой не разойдутся,
И пломбир в стаканчике вафельном никогда дороже не станет.
Никогда семья и работа в перспективе не замаячат,
Никогда с одежды парадной не исчезнут банты и рюши,
Никогда не сломается кукла и не лопнет любимый мячик,
Никогда не умрет артистка, говорящая голосом Хрюши.
Будет обувь всегда на вырост, будут слезы обиды сладки,
Никогда любимого мальчика не заменит любимый мачо
…а река обретает форму безутешной плюшевой лапки
и несет в открытое море мой веселый и звонкий мячик.
Наверное, будет главной боеголовой "патроной" (причем не холостой и не путать с "матроной") во всей обойме. Очень чётко сознает, что, как и зачем именно пишет – редчайшее качество Меры во всей современной отечественной поэзии. А то, что мера пока не слишком велика – так это вопрос времени.
Дмитрий Тонконогов:
Я буду культивировать страданье,
Чтоб всюду богомольные старухи
Плодились и кусались, словно вши,
И пели про последние гроши.
Хочу быть Ахматовой
И чтобы Рейн был у меня на посылках.
Что ж, бывает и на "старухов" такая вот проруха. Остальное без комментариев.
Даниил Файзов:
Директор книжного магазина-кафе "Билингва". Упоминается в алфавитном порядке с выражением максимального почтения к его личностным и организаторским качествам.
Вот они – "права человека", где всё осваивается/переваривается вроде бы на сугубо личностной и в этой сугубости даже неоспоримой основе: "я и окружающий меня мир" – не более, но и не менее того. По всем канонам психоаналитики: или возведенный в абсолют инфантилизм, или – как следующая, высшая и последняя ступень творческого развития – вполне пубертатная ирония (включая как цензурные, так и нецензурные разновидности оной). Немногочисленные исключения здесь только подтверждают общее правило игры.
И только теперь – простите! – "о брёвнах в своём глазу". Они торчат наружу разными концами. То "неоязыческими" (Марина Струкова), то православными (Алексей Шорохов), то "красными" (впрочем, здесь еще сверхсильна инерция великой – я не шучу! – советской поэзии, от которой сейчас творческая молодёжь ещё стремится оттолкнуться как можно дальше). Причем "исповедание веры" здесь таково, что одни периоды отечественной истории принимаются за не подлежащий критике идеал, а другие – "выводятся за скобки", как противоречащие и отрицающие этот идеал. Подобная страстность для поэта, особенно для поэта талантливого, – порою не в минус, а в плюс. Но только при одном важнейшем условии – последующего преодоления этой внутренней, усвоенной и освоенной, ставшей даже более чем родной обособленности и отчужденности; понимания и приятия высокого смысла пушкинских слов: "Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… но, клянусь честию, ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог её дал…"
Речь идёт, подчеркну, не о безумном "всеприятии", а, напротив, о мудром сличении принципов устройства (и расстройства) нашего земного Отечества с принципами бытия вечного Отечества Небесного. Выйти в "пространство больших смыслов" без этого попросту не удастся. А всё остальное – это, как говорили еще древние римляне, "dii minorum gentium", боги малых племён. Стоит ли покоряться и подчиняться этим малым божкам, всегда при том умаляясь и самим – вплоть до полного и окончательного уничтожения?
(обратно)