Речь его поразила и взрослых.
Ханай не удержался и почесал лохматый затылок:
– Как продать? Сынок, ты чей, откуда взялся? Я ещё не встречал человека, который просил бы его продать!
Мальчика звали Илдэгис. Он сказал так:
– Кто мои родители, откуда родом – не скажу, хочу забыть. Но обратно не вернусь. Мое счастье – впереди!
– Откуда в тебе такая вера?
– Бог меня вразумляет, он говорит мне, что проживи я на своей родине хоть до ста лет – жизнь эта будет бесславной! Там нет благодарности и уважения к людям, которые чем-то выделяются из множества со- гбенных в добровольном рабстве! Я решил бежать и продаться тому, кто оценит мои стремления!
Народ недоумённо загудел – вокруг мальчика образовалась пустота.
– Сколько же тебе лет, что ты так... хм... необычно рассуждаешь?
– Мне уже тринадцать!
Ханай удивленно поднял брови:
– А я думал, пять! Такой заморыш! Кто ж тебя купит?
Смеялись и рабы, и охранники, оглядывая впалый живот и проступающие сквозь кожу ребра.
– Меня купит равный мне по уму! – едва не плача от обиды, отвечал Илдэгис.
– Ум?! Ум можно выбить одним хорошим ударом кулака! – Ханай показал, как это делается, ударив себя кулаком по колену.
– Что ж... – сказал мальчик. – Безумному всё равно – он счастлив!
– О, несчастный! – снова удивился Ханай и обвёл взглядом своих охранников, словно бы призывая удивляться вместе с собой.
– Я прошёл пешком степь шириною в тридцать кес, – размазывая слёзы по щекам, продолжал мальчик. – У меня хватило сил не умереть без пищи и воды, а всего лишь исхудать! Тойон мой! Прошу-умоляю: не гони меня! Если я благополучно доберусь до Иранской земли, буду молиться за тебя! А если добьюсь своего и с Божьей помощью стану благородным тойоном, то отправлю тебе целый караван богатства! Ты получишь иранские ковры и серебряные чаши из Индии, золотые монеты и самоцветные камни, жирных верблюдов и тонкорунных овец!..
Смеялись все.
Купец, довольный тем, что ему удалось развеселить рабов таким неожиданным способом, подошёл к мальчику и потрепал его по голове, ероша волосы.
– Уговорил, уговорил... – сказал Ханай, вытирая о халат руку, приласкавшую мальчика. – Я беру тебя, гнилой товарец! Я постараюсь продать тебя, котёл с проржавевшими боками, – я добр: пусть убедятся все, имеющие глаза и уши! Эй, жалкие нойходоры! Вымойте этого... хе-хе! говорящего ослёнка в трёх водах, оденьте его в блестящие одежды и накормите так, как накормили бы большого тойона: едва ли не до смерти! Продам мальчишку, если кто позарится!
Отец Илдэгиса был ничем не хуже других отцов.
Мать Илдэгиса сердечно любила сына.
А он захотел быть проданным, полагая, что единственный путь достижения славы лежит через рабство. Откуда такие мысли?
Этой зимой объявился в родительском доме его старший брат Байталай. Семь лет прошло с той поры, как Байталай пропал без вести в одном из жесточайших сражений. Оказалось, что под ним убили коня, а сам он стал пленником и попал в рабство. Местом его обитания была Иранская страна, а хозяином – великий воин Масуд-султан. В рядах воинов Масуд-султана Байталай бился на самых опасных рубежах и пролил много своей и чужой крови, чем доказал свою преданность султану.
– В обычае той страны, – рассказывал брат, – возвышать и отличать верных и преданных чужеземцев... А я служил честно, и через пять зим был удостоен чина тойон-менгенея: разве этого мало? Мог ли я здесь, на своей родине, взлететь так высоко, куда и мечтами залететь может лишь легкомысленный бездельник!..
– О, брат! – трепетал, как язычок пламени, Илдэгис. – Что же это за страна? И разве есть на свете справедливость?
Брат с тревогой глянул на мальца своими воспаленными безжизненными глазами: поймёт ли этот умный зверёк, что чем больше становилось у него богатства и мощи, чем выше он восходил в чинах, тем острее и изнурительнее становилась тоска по родине?
– Это удивительная, благодатная страна, куда стекается всё самое красивое, богатое и дивное со всего света... – заговорил он. – Там у меня, бывшего раба, в услужении было множество рабов... Но тоскуя по родине, я таял, как горсть снега... и всё же снег становится водой, вода – ручьём, ручей впадает в реку и течёт к родной стороне... Каково же человеку? И я перестал спать, есть, радоваться, брат... Видишь, мне и камлания не помогают, и лекари-отосуты бессильны: душа моя надломилась!