Но Ваха приехал один. Ему некого было перевозить. Жена и ребёнок умерли во время выселения. Они заболели тифом в товарном вагоне и скоропостижно скончались. Родители умерли в Казахстане. У Вахи не осталось близких родственников.
Наверное, поэтому ему было легко уехать из Чечни.
Потом была… жизнь.
Жизнь?.. наверное, потом была вся жизнь. В ней было хорошее и плохое. Правда, целая жизнь. Ведь шестьдесят лет прошло. Целых шестьдесят лет прошло с окончания той войны.
Да, это был особенный день. Шестидесятая годовщина победы.
Шестьдесят лет – это вся жизнь. Даже больше. Для тех, кто не вернулся с войны, кто остался двадцатилетним, это три жизни.
Родину казалось, что он живет эти жизни за тех, кто не вернулся. Нет, это не просто метафора. Иногда он думал: вот эти двадцать лет я живу за сержанта Савельева, который подорвался на мине. Следующие двадцать лет я буду жить за рядового Талгатова, погибшего в первом бою.
Потом Родин думал: нет, так я не много успею. Пусть лучше по десять лет. Ведь дожить до тридцати – это уже не так плохо. Тогда я успею пожить еще за трёх своих погибших бойцов.
Да, шестьдесят лет – это много! Целая жизнь или шесть довесков к оборванным жизням мертвых солдат.
И все же это… если не меньше, то, наверное, столько же, сколько четыре года войны.
Я не знаю, как это объяснить, другие до меня уже объясняли это гораздо лучше. Человек живёт четыре года на войне, или полгода на арктической зимовке, или год в буддистском монастыре, потом он живёт ещё долго, ещё целую жизнь, но тот отрезок времени остаётся для него самым длинным, самым важным.
Может, это из-за эмоционального напряжения, из-за простоты и яркости ощущений, может, это называется как-то иначе. Может, наша жизнь измеряется не временем, а движением сердца.
Он будет всегда вспоминать, будет сверять свое настоящее с тем временем, которое никогда не превратится для него в прошлое.
И товарищи, которые были рядом с ним тогда, останутся самыми близкими, самыми верными.
И не потому, что хорошие люди больше не встретятся. Просто те, другие… они многого не поймут, как ни объясняй. А со своими, – с ними можно даже просто помолчать.
Как с Вахой. Иногда Родин с Вахой вместе пили, иногда спорили и даже ссорились, иногда просто молчали. Жизнь была разной, да…
Родин женился и прожил в браке двенадцать лет. Его жена получила развод и уехала в Свердловск, к родителям. Детей у Родина не было.
Зато у Вахи было, наверное, много детей. Он и сам не знал, сколько.
А жениться Ваха не стал. Ваха был ещё тот гуляка.
Большой карьеры ни один, ни другой не сделали. Но в советское время ушли на приличную пенсию уважаемыми людьми. Они остались в Таллинне. Куда им было ехать?
Потом все стало меняться.
Родин не хотел об этом думать.
Просто все изменилось. И он оказался в чужой стране, где запретили носить советские ордена и медали, где их, напитавших своей кровью землю от Бреста до Москвы и обратно до Берлина, назвали оккупантами.
Они не были оккупантами. Лучше многих других Родин знал обо всём неправильном, что творилось в той, канувшей в лету стране.
Но тогда, те четыре года… нет, они не были оккупантами. Родин не понимал этой злости благополучных эстонцев, которые и при советской власти жили лучше, чем русские люди где-нибудь на Урале.
Ведь даже Ваха... Родин был готов, что после выселения, после той чудовищной несправедливости, трагедии своего народа, Ваха станет ненавидеть Советский Союз и особенно русских.
Но оказалось, что это не так. Ваха слишком много видел. В штрафбате, русские офицеры, героически вырвавшиеся из плена и за это разжалованные в рядовые, переполненные зоны и тюрьмы.
Однажды Родин прямо спросил – не винит ли Ваха русских в том, что произошло.
Ваха сказал, что русские от всего этого пострадали больше остальных народов. А Сталин был вообще грузин, хотя это неважно.
А еще Ваха сказал, что вместе, вместе не только сидели на зонах. Вместе победили фашистов, отправили человека в космос, построили социализм в нищей и разорённой стране. Всё это делали вместе и всё это – а не только лагеря – называлось: Советский Союз.
И сегодня они надели фронтовые ордена и медали. Сегодня был их день.
Они даже зашли в бар и приняли по сто грамм фронтовых, да.
И там, в баре, юноши в модном милитари со стилизованными под символику "СС" нашивками назвали их русскими свиньями, старыми пьяницами и сорвали с них награды.