Хаджай лез в горы всё выше и выше. Добравшись до указанного места, Хаджай начал отваливать камни из большой кучи и вдруг обнаружил кувшин. Хаджай схватил этот кувшин и побежал вниз. Но нетерпение его было столь велико, что он не выдержал и остановился на одной из полян с тем, чтобы заглянуть в кувшин.
Хаджай взял камень и с силой ударил по пробке. Пробка выскочила, и страшный гром раздался вдруг – запылали языки пламени, заклубился чёрный дым. Хаджай от ужаса упал на землю и закрыл голову руками. Вдруг раздался громовой голос:
– О ты, несчастный, кто ты такой?
Хаджай был из древнего рода, в котором из поколения в поколение передавались сведения о том, как их род служил злому джину Мазбуле. И за это они получали часть добычи, отнятой Мазбулой у людей. Потом этот джин исчез, но были другие, которым так же верно и покорно служил и сам Хаджай и все его потомки...
УКРАИНА
(обратно)
Василий Бабанский ХОЛОДНАЯ БАЛКА
отрывок из поэмы
Памяти Владимира Высоцкого
На площади перед театром
С утра толчея и галдёж.
У касс суетливо-азартно
О чем-то шумит молодёжь.
Еще бы! Невиданный случай:
С концертом в шахтерский Донецк
Приехал тот самый, – хрипучий, –
По слухам, опальный певец.
Опальный, а значит гонимый...
О, эти два слова подчас
Синонимы слова любимый.
Народ милосердный у нас.
Но как притягательна жертва!
Вон сколько наехало... Страсть.
В театре за час до концерта
Уж яблоку негде упасть.
И тем, кто сегодня не в зале,
Услышать певца не дано.
Они все у выхода ждали,
Чтоб взять хоть автографы. Но...
***
Еще у певца от оваций
Назойливо пело в ушах,
К нему за кулисы прорваться
Успели директоры шахт.
И вот уже штатс-генералы,
Согнав сановитость с лица,
Стоят перед бардом усталым,
Вовсю аллилуйя певца.
– Вот это по-нашему, в точку!
– А главное, всё – в новину.
– Ну, врезал, едри его в почку,
Про золото. – А про войну?!.
– По власти прошёлся без страха.
Выходит, есть суд и над ней...
– А как вам намёк на жирафа,
Которому сверху видней?
– Про баб лишь, браток, маловато.
Всё больше про нас, вахлаков.
...По скулам певца угловатым
Катались узлы желваков.
И гомон хвалебный все таял,
А вскоре и вовсе умолк.
В кругу орденов и медалей
Стоял он, как загнанный волк.
Но странно: внутри того круга
Звучал не враждебный мотив,
А скрытый, как ласковость друга,
И чуть грубоватый интим.
Он рвал этой близости нити,
Смежив отстраненно глаза:
– Устал, мужики. Извините,
Что мог, я со сцены сказал.
– Устал он... Подумаешь, новость.
А ты к нам в забой походи!
И все обернулись на голос
Владельца Звезды на груди.
Крепыш, выше среднего роста,
Пучок седины на висках.
Ба, это же сам Белохвостов –
Затейщик, каких поискать.
Мужик в генеральских погонах,
Чуть сыпок, но статен собой,
Он сам начинал коногоном
И знал, что такое забой.
Отменной горняцкой закваски,
Крутой матерщинник, вожак.
Дрожали шахтерские каски
От ругани в три этажа.
Держал для разъезда пролётку.
Хоть "Волги" менял, что ни год,
И за голенищами плётку
Носил, устрашая народ.
Но всё же при нраве суровом
От горьких в забое утрат
Умел он уветливым словом
Пронять кого хошь до нутра.
При этом с талантом актёра
Менял, не теряя лица,
Тяжёлое слово шахтёра
На тонкую речь хитреца.
Вот он на средину выходит
Косым, плутоватым шажком:
– Тут дело такое, Володя...
Позволь-ка шепнуть на ушко.
И он наклоняется к барду,
Слегка его взяв за рукав
И шепчет о чем-то азартно,
Хоть голос покорно-лукав.
– Хотелось просить бы, не горбясь,
Но тут, брат, не личная блажь.
Челом бьёт директорский корпус: