Горе вот оно где", –
И пиджак расстегнул,
Грудь потёр онемевшей ладонью.
...Ай да публика!
Каждый по виду – кремень,
В чьё нутро – ни щелей, ни отдушин.
А попробуй коснись,
За живое задень,
И увидишь ранимые души.
Он – увидел. И понял:
Вот шанс рассказать –
Пусть келейно и пусть по заказу,
Не на ленте магнитной,
А глядя в глаза,
Всё, что знал о войне. Всё и сразу.
И, как в песне своей же,
Шагнув с колеи,
Он затронул такие сюжеты,
Про такую войну и такие бои,
О которых не пишут газеты.
В той войне театрально
"Ура!" не кричат,
Нет героев парадно-отважных.
Там идет на прорыв
В штыковую штрафбат,
Как на смерть, –
Молчаливо и страшно.
Там не только "Вперед",
А "Ни шагу назад!"
Там порою ни фронта, ни тыла.
За спиной заградительный
Замер отряд.
Смотрит жестко, прицельно,
в затылок.
Ну а тех, кто сломался, –
Лицом на восток
И под залп специального взвода.
...Но всегда есть один,
Он не жмёт на курок.
Кто он? – Враг? Или совесть народа?
Ох уж эти вопросы беды и вины!...
Кто сказал, что чужда им эстрада?
В его песнях – не желчь,
Не изнанка войны,
А одна лишь суровая правда.
Только где же её,
Эту правду, нашёл
Он, не нюхавший пороха даже?
Всем понятно:
Кто ада войны не прошёл,
Так о ней не споёт и не скажет.
Что ж, хороший вопрос.
И его самого
Часто мучила эта проблема:
Отчего с первых строк
Так вцепилась в него
Мёртвой хваткой военная тема?
Ну, положим, военное детство.
Москва.
Лай зениток. Прожекторы. Маски.
У соседа Петра – два пустых рукава.
У Ефрема – штанина в подвязке.
Письма с фронта,
Бедою входящие в дом,
Рвань кровавых бинтов на ограде.
Да платочки у глаз
Неотплакавших вдов,
Да щемящее: "Дай, Христа ради".
Да рассказы отца
Про безусых ребят.
С сединою их клали под флаги...
Он всегда эту скорбь
Пропускал сквозь себя,
И, казалось, седела бумага.
Не случайно средь писем,
Что пришут ему,
Можно часто прочесть и такое:
"Не с тобой ли, браток,
В ту лихую зиму
Отступали мы под Калитвою?"
А записка из зала от "Петьки-бойца"?
Прочитал – и морозом по коже:
"Сын полка, ты живой?
Ну, фартовый пацан!
Мы ж тебя хоронили под Оршей..."
Письма что?
Адресат их безлик и далёк.
Эти вот они, здесь, с глазу на глаз.
В их вопросах всегда
То подтекст, то намёк
Или просто тактичная наглость.
...Так и вышло. Он спел
Всё, что мог, о войне.
Струны выгладил жестом знакомым.
Словно замерло всё.
Лишь в немой тишине
Взвизгнул стул под хозяином дома.
Над широким столом
Он, как глыба, навис:
"Ну, задал ты нам встряску,
признаться.
Ну, орел! Уж прости,
Что не просим на "бис".
Тишина – она громче оваций.
У тебя самого, показалося мне,
Сердце в горле, дружище, застряло.
Ты скажи:
Что так много поёшь о войне?
Та война уж своё отстреляла.
Отстреляла? –
Поэт (он молчал до сих пор
И витал как бы мыслями где-то)
Вдруг взглянул на директора
Остро, в упор:
– Вы то сами хоть верите в это?
Вижу – нет. Ну, а тот,
Кто владеет пером,
Не терзался: "А что было б, если?.."
Мы же дети войны.
Нам за всё суждено
"Довоевывать" – в книге и в песне.
И потом...
Не о прошлой войне я пою.
А о тех, кто хоть раз был на грани,
На пороге беды,
У судьбы на краю,
Если не был убит или ранен.
Есть и в мирные дни
(Ну при чем тут война!)
Те, кто ходит в обнимку со смертью.
Имя им – легион.
Просто в те времена
Их в стократ было больше, поверьте.
– А шахтёры? –
Хозяин стоял наклонясь,