В мозгу сидел чудовищный паук,
он ткал неудержимо паутину…
Художнику порою мало рук –
возьми да вылей краски на холстину!
Останется сплетенье глаз и жил,
останется всей жизни стенограмма;
а то, с кем пил, с кем враждовал, дружил –
случайный повод для самообмана.
Вся жизнь прошла, увы, меж "Да" и "Нет",
продажные легко скрипели перья…
Добавьте к прежним бедам Интернет,
"всемирной паутины" лицемерье.
А после смерти снимется кино,
сыграть легко бродягу-одиночку…
Мозг высох, в гулком черепе темно…
Самоубийство только ставит точку.
***
Ты молчалива и бледна.
Запястья хрупки.
Мишень отчётливо видна
на правой грудке.
В "десятку" выпячен сосок.
Невыносимо
смотреть туда и – на висок.
В руках – Мисима.
Как совместились вдруг легко
эпохи, страны!
Все параллели – под рукой,
меридианы…
Но это – видимость, а глубь
не столь подвластна.
Кто захватить сумеет губ
и глаз пространство,
и угадать души настрой
и сердца фетиш?!
…Под Тулу к бабушке больной
с лекарством едешь.
И я со всей своей гоньбой
едва ли нужен;
ведь не японец, не герой;
не быть мне мужем…
Что ж, выйду из метро. В лицо
ударит замять.
Гудит Садовое кольцо.
Сигналит память.
***
Автобус тронет, сдвинется
и побежит вперед…
Гостиница, гостиница,
гостиница "Восход".
Какие здесь гостинцы!
Какие номера!
Принцессы здесь и принцы
гуляют до утра.
Я – тоже гость заезжий,
вполне случайный гость.
Но пылко и мятежно
был вбит, как в стену гвоздь.
И ночь как содержанка
была лицом бела,
когда петербуржанка
вдруг в номер зазвала.
Она стихи читала,
вертелась колесом,
а мне и горя мало,
плыл в танце, невесом.
О чем-то лунном грезил,
белеющий овал
взамен любых поэзий
влюблённо целовал.
Но пьяная истома
подсказывала вдруг,
что оба мы – не дома,
далече милый друг.
Утешусь лунной долькой,
взглянув на миг в окно;
ведь остаётся только
грустить и пить вино.
***
В музее Васильева тихо,
лишь лампа у входа горит.
Зевая, бредёт сторожиха,
смущаясь за заспанный вид.
Ей нужно захлопнуть калитку,
рабочий закончился день;
лишь мне с виноватой улыбкой
слоняться по парку не лень.
Поодаль то львы, то грифоны
гранитно покой берегут…
Напрасно звенят телефоны,
взрывая музейный уют…
Картины закованы в рамы,
и двери уже на замке.
Последний обзор панорамы
в одной уместился строке:
в музее Васильева тихо…
***
Автограф нам являет благо
и то, где автор насолил:
Бетховен рвал пером бумагу,
Бах Божье слово обводил…