В этом мире погибнет чужое,
А родное сожмётся в кулак.
("Двое")
Очевидно, что в условиях советского контроля над идеологией такая философия (восходящая к Ницше, Штирнеру, европейским "консервативным революционерам" первой половины XX века вроде Уильяма Батлера Йейтса, Томаса Стернза Элиота и Эрнста Юнгера) не могла найти ни единой возможности для своего легального выражения. Тем не менее, Юрий Кузнецов широко публиковался в советских изданиях. Его спасало то, что он облекал собственные идеи в загадочно-смутные сюрреалистические образы, которые могли иметь неоднозначное толкование. Кузнецов получил у читающей публики семидесятых годов репутацию "сложного поэта", "авгура". С другой стороны, он умел искусно скрывать свою включенность в интеллектуальную систему общемирового Модерна, производя на сторонних свидетелей обманчивое впечатление чудаковатого провинциала, не обременённого знаниями и культурой (в поэзии Кузнецова уже обнаружились скрытые цитаты из Андрея Платонова, Кендзабуро Оэ, Эмили Дикинсон, Йейтса; предвижу впереди много открытий в этом же роде).
Тем не менее, на Кузнецова обрушился шквал недоуменных протестов со стороны советской критики. Поэта упрекали в безнравственности, бесчеловечности, жестокости, в "неразличении добра и зла", в холодном рационализме, в "гигантомании", самолюбовании и саморекламе (замечу, что Кузнецов частенько давал повод к таким обвинениям). Кузнецовские фирменные афоризмы в стиле Фридриха Ницше казались многим кощунственными, а выпады "мрачного гения" против Пушкина, Чаадаева, Блока, Ахматовой, Цветаевой становились поводом к хоровому негодованию.
Вадим Кожинов, с первого раза влюбившийся в поэзию Юрия Кузнецова, стал её добровольным пропагандистом, толкователем и защитником – во всех смыслах этого слова. Он защищал Кузнецова от советских церберов, стоящих на страже "самой правильной идеологии", умело интерпретируя строки поэта в выгодном ключе; он оборонял его от ретивых критиков (и в первую очередь – от критиков либеральной направленности, таких как С.Рассадин, С.Чупринин, Б.Сарнов); он отражал атаки неповоротливых партийно-номенклатурных чиновников, встревоженных выплесками "общественного мнения"; он отвечал на читательское недоумение, объяснял широкой аудитории смысл стихотворений Кузнецова; он всемерно рекламировал творчество поэта.
"Лирический герой с его отпущенной на волю душой пребывает не в какой-либо "квартире", но там же, где пребывает герой эпический, – в том "широком поле", в том пространстве тысячелетнего бытия, где творится История. Более того, формируя собою, своей духовной волей мир стихотворения, он делает, свершает – в сфере поэтического Слова, конечно, – именно то самое, что и эпический герой.... В поэтическом мире Юрия Кузнецова совершенно иной дух человечности и любви – иной уже хотя бы с точки зрения его размаха, его меры...
У поэта не столь уж много стихотворений собственно исторического содержания. Но почти в каждом стихотворении Юрий Кузнецов стремится так или иначе "преодолеть" время, чтобы древность – даже, как говорится, глубокая древность – и живая современность, чреватая будущим, грядущим сомкнулись и сопряглись в едином целом поэтического мира...
В лучших стихах Юрия Кузнецова духовная масштабность сочетается с образной пластичностью образной ткани...
Лирический герой поэзии Юрия Кузнецова сам пребывает в широком мире, и потому добро и зло борются в его душе так же, как борются они и в мире, и в народном сознании. В этом сознании никогда не было созерцательного, рассудочного, аналитического расчленения добра и зла". ("В поэтическом мире Юрия Кузнецова", 1981.)
Появление Юрия Кузнецова в "поэтическом проекте Вадима Кожинова" вызвало неодобрительную реакцию со стороны некоторых представителей "русской партии", стоявших на традиционалистских позициях. Так Татьяна Глушкова в обстоятельной и при этом крайне эмоциональной статье "Через несколько лет. ("Русский узел" в стихах наших дней)", написанной в 1983-1985 годах и вошедшей в книгу "Традиция – совесть поэзии", обрушилась и на поэзию Юрия Кузнецова (вкупе с поэзией Станислава Куняева), и на мировоззренческие основы историософской модели, разворачивающейся в этой поэзии, и на "славянскую тему" в стихотворениях и поэмах Кузнецова, и на покровителя Кузнецова – Вадима Кожинова, и на доводы Кожинова, при помощи которых тот отстаивал кузнецовское творчество...