Я и непечатным
Словом не побрезговал бы,
Да на ком искать нам?
Не на ком и не с кого нам.
Б.Пастернак
У свободы слова, как у всякого живого организма, есть свои физиологические отправления. И вот ещё в сентябре 2005 года на книжные прилавки из издательской утробы "Молодой гвардии" выпрастался тяжелый кирпич – биография Бориса Пастернака. Судя по объему, претендующий, по меньшей мере, на революцию если не в толковании произведений писателя, то в освещении его биографии. Далее появились рецензии – сначала беспардонно-льстивая по отношению к г.Быкову и вульгарная – к Пастернаку Льва Данилкина, затем – убийственная и оказывающаяся на N голов выше рецензируемого талмуда – Григория Амелина и Валентины Мордерер. На последнюю был затрачен труд такого качества, какого опус г.Быкова явно не заслуживает. Но мне кажется, что по поводу этой разухабистой книги стоило бы ломать научные копья, если бы г.Быков вообще понимал Пастернака. Между тем, свидетельства тугоухости и банального неразумения присутствуют едва ли не на каждой странице, и г.Быков, нимало не смущаясь, не только многократно признается в этом ("часто вовсе не поймешь, о чём идёт речь"), но и с невероятной самоуверенностью преподносит своё непонимание как вещь объективную и, более того, "совпадающую" с видением самого Пастернака. Претензия на метемпсихоз замечательная. Но поскольку г.Быков, производя такой оживляж, совсем не шутит, то для него потуги думать за Пастернака оказываются самоубийственными.
Развязному любителю кухонно-телевизионной болтовни, ворвавшемуся в калашный ряд серьёзной литературы, мстят сами тексты Бориса Леонидовича. За что? Да за то, что г.Быков их не понимая, абсолютно не уважает и при этом куражится и глумится над ними. Вину же за непонимание перекладывает на поэта, произведения которого видятся ему "неуклюжими" и "корявыми". "Оценки", которые с барского плеча раздаёт новоявленный пастернаковед, особым разнообразием и глубиной не блещут, зато шапкозакидательством и откровенным хамством – то и дело: "это слабые стихи, чего там!"; "совершенно неудобопонятное письмо"; об О.М. Фрейденберг – "девочка слов на ветер не бросала"; "если драмы не было, он её создавал на пустом месте"; "безумная, хаотическая образность"; "вкусовые провалы"; "как всегда, есть тут и неуклюжесть"; "достаточно случайные слова"; о "Вассермановой реакции" – "претенциозная и мутная"; "бессмыслица"; "отписки"; "как всегда у Пастернака, недостаток концептуальности покрывается избытком пафоса"; о "Высокой болезни" – "откровенная полуудача, в которой великолепные признания и формулы сочетались с редкой даже для Пастернака невнятицей и двусмысленностью". Приводя, например, известнейшую строфу из "Высокой болезни" "Всю жизнь я быть хотел как все, / Но век в своей красе / Сильнее моего нытья / И хочет быть как я", новоявленный биограф издевается: "Как же, как же. Всю жизнь мечтал". Читаешь такое – и глазам не веришь, опешивая от вульгарности. И эта базарная разборка – "литературоведение"?! Эту гадость признали "Книгой года России"? Признаюсь, за 20 лет чтения Пастернака и литературы о нём, мне ни разу не пришла в голову мысль, что о нём можно писать такое и так.
Еще более возмутительно отношение г.Быкова к людям, которые уже не могут ответить ему, поскольку умерли. Таково, к примеру, резюме о многолетнем друге Пастернака С.Н. Дурылине, который поддержал первые шаги поэта и был одним из его близких собеседников на протяжении жизни. Г.Быков бессовестно заявляет, что поскольку Пастернак посылал Дурылину в ссылку письма и деньги, то – цитирую – "оттого все воспоминания о нем окрашены у Дурылина особенно трогательным умилением и благодарностью". По себе, видать, автор судит: он бы так, вероятно, и прогибался. Зачем же приписывать Дурылину низость? Впрочем, это предполагается тем запанибратским развязно-менторским тоном, который автор взял по отношению не только к Пастернаку, но и вообще ко всем, кто упоминается в книге. И здесь г.Быкова вовсе не извиняет ни мнимая "ширпотребность" серии ЖЗЛ, ни оговорка, что, мол, "есть два полярных подхода к биографическим сочинениям. Первый – апологетический (подавляющее большинство). Второй – нарочито сниженный с целью избежать школьных банальностей и высветить величие героя, так сказать, от противного". Г.Быков, надо полагать, относит своё творение к этому о-о-очень благородному меньшинству. Однако он не только не избегает "школьных банальностей" (кстати: а что это такое в отношении Пастернака?), но и, как уже показали предыдущие рецензенты, кусками списывает чужие работы, не только "забывая" ссылаться на уважаемых авторов, но и пиная, так, между делом, "апологетов деконструкции и рыцарей семиотики", пишущих на "птичьем языке". Разумеется, для "неопознанных литературных объектов" (читай: журнал "НЛО", откуда г.Быкова с его "трудом" выставили бы, наверное, сразу) "великий и могучий" г.Быкова слишком "велик и могуч". Манера обращения автора что с Пастернаком и его текстами, что с литературоведами и их находками – та же самая, что у Хлестакова: "Бывало, говорю ему: "Ну что, брат Пушкин?" "Да так, брат, – отвечает, бывало, – так как-то всё…" Вот как раз потому и нет смысла подходить к тексту г.Быкова, как к чему-то серьёзному. Написав долгоиграющий опус, этот человек проспекулировал на имени Пастернака, зная, что книгу будут читать не из-за него, г.Быкова, а из-за Б.Л. Напиши он, скажем, о Серафимовиче, аудитория была бы совсем другая, если бы вообще была. И понимая, что за кирпич возьмутся не равнодушные, но люди любящие и знающие Пастернака, всё же позволил себе безапелляционно пошлить. "Всей его жизни было семьдесят лет, три месяца и двадцать дней", – такими игривыми словами о Пастернаке открывается книга. Подобным образом можно было бы заключить непритязательную сказочку о каких-нибудь старичке и старухе или верно отслужившем псе. А вот не менее возмутительная фраза – уже о Ницше: "... Лу Андреас Саломе, по которой ещё Ницше сходил с ума (и в конце концов сошёл)". Да, подумает, читатель, раз уж г.Быков так Ницше прижучил, наверное, он – тот сверхчеловек, о пришествии которого пророчествовал великий философ. (Что ж, Ницше и впрямь сошёл с ума и тоже, как и Дурылин, умер – не ответит теперь г.Быкову, отчего ж последнему и не пошалить? Ай, Моська!..)