Да и что говорить, если вся его нынешняя жизнь проходит возле мусорных бачков да в поиске пивных банок.
Но к вечеру, когда повезёт, Великанов покупает пару пузырьков "Красной шапочки", и, отдыхая с товарищами, у мусорного бачка, любит поговорить о своей семье...
Начало этой повести я пропустил...
Когда в тот вечер я появился с помойным ведром в соседнем дворе – наши мусорные бачки по какой-то неведомой причине отсутствовали, а сваливать мусор прямо на асфальт в такую прекрасную погоду я постеснялся – бомж Великанов уже повествовал о необыкновенной плодовитости своего деда.
Как я понял, у деда Великанова было двенадцать сыновей, и шесть дочерей, и все – с самого раннего возраста трудились в поле...
И до женитьбы спину не разгибали, а когда поженились, за двоих вкалывали.
Если верить подсчётам самого бомжа, то с начала советской власти до войны сообща они триста лет стажа заработать успели. Ну, а если трудовой стаж зятьев и невесток прибавить – в три очереди ведь обедали, столько народу в семье было! – то, как раз пять столетий получится.
Нельзя сказать, что я не обращал внимания на нашествие помойных людей, копошащихся возле помойных бачков.
Но они существовали даже не безлико, а где-то за границами восприятия. Не обращая ни на кого внимания, рылись они в помойке, что-то извлекая из ее зловонных глубин, и у них с их ответной приниженностью восприятия, просто не могло оставаться никаких человеческих воспоминаний...
Поэтому-то так и заинтересовала меня история семьи Великанова, этого больше похожего на романтических босяков из спектакля по пьесе Максима Горького, чем на наших современных бомжей человека.
Слушая его, я бумажка за бумажкой выкладывал в бачок мусор, но как не тянул время, мусора в моём ведре на всю жизнь бомжа не хватило.
– А ты чего здесь ту суёшься? – спросил Великанов. – Если кирнуть хочешь, то у нас выпито всё...
И он показал мне пустую бутылку.
К счастью, я нащупал в кармане своих спортивных штанов деньги. Вытащил купюру – это оказалось пятьдесят рублей.
Дальше уже проще было.
Собутыльник, подхватив бумажку, исчез, а я получил право усесться рядом с бомжом на освободившийся ящик.
Густо пованивало от Великанова, и от мусорного бачка пахло прямо в нас, но я не обращал внимания на запахи – так захватила меня история этой русской семьи.
Война будто катком, по семье Великановых прокатилась...
Кто на фронте погиб, кто под бомбежками, кто в оккупации сгинул...
Трое внуков Великанова и осталось всего от семьи...
Но не растерялись...
И сами выросли, и новых сыновей и дочерей нарожали, и так получилось, что больше, чем в предвоенные годы, семья стажа заработала.
Только кроме этого стажа в 1991 году ничего не осталось.
Потому как пришли абрамовичи и березовские, захватили все заводы и фабрики, все газопроводы и нефтяные скважины...
Ничего великановской семье кроме тысячи лет трудового стажа не осталось...
Ну, и получилось так, что почище войны реформы по семье прошлись... Кто из необъятной семьи от палёной водки сгорел, кто от болезней.
– Да-да... – участливо вздохнул вернувшийся с выпивкой собутыльник бомжа Великанова. – Это ты верно говоришь... Не каждый сумеет при нынешних порядках от разрыва сердца удержаться...
– Да... – подтвердил и сам Великанов. – В общем, опять только трое братьев нас осталось от всей семьи.
– Работают где или на пенсии?
– Не... Бомжами все, как и я, устроившись...
Мы сидели в обычном городском дворике под больными деревьями.
У наших ног ворковали голуби.
Было тихо.
Какой-то мягкий, чуть пованивающий гнилью покой обволакивал нас, и я, сам ужасаясь этому, подумал вдруг, что давно не видел таких счастливых людей.
И ещё счастливее стали бомжи, когда увидели, что я не тронул протянутый мне стакан.
– Да... – сказал Великанов. – Вот так... Ну да что там... И он чокнулся с приятелем.
– А чего... – миролюбиво сказал тот. – Если подумать, то очень даже неплохо ты, Великанов, устроились... Подвал хороший у тебя ...
– Это да... Да... – подтвердил Великанов.