– Это да... Да... – подтвердил Великанов.
– Милиция-то не трогает? – спросил я.
– А чего милиция? – заступился за Великанова собутыльник. – Милиция уважает его.
– За тысячелетний стаж? – съехидничал я, и Великанов, хоть и был уже пьян, обиделся.
– Ну в бомжах ещё тысячи лет не наберётся, – неожиданно трезво сказал он. – Но ты все равно имей в виду, что занята эта территория... А когда я загнусь – вот он тут хозяином будет.
И он ткнул чёрным как у негра пальцем в своего собутыльника.
– Да я и не претендую... – я взял ведро и встал. – Я же просто так, мужики... – Тут непонятка вышла... Я просто поговорить хотел, какую, понимаешь ли, жизнь Гайдар с Чубайсом для России устроили...
– И Гайдаря ты, парень, не ругай... – не поддаваясь, сказал Великанов.
– Чего?! – позабыв, что собрался уходить, я поставил снова на землю ведро. – А Гайдара-то чего ты защищаешь?!
– А того... – пошатнувшись, Великанов встал. – Того и защищаю, что Гайдар в мой мусорный бачок лазать не будет, как некоторые...
Похоже, было, что Великанов всерьёз меня за конкурента принял.
И переубедить его в этом было затруднительно.
Я не стал пробовать...
Взял своё пустое мусорное ведро и пошёл домой.
Был ясный и тёплый весенний вечер...
МИНДАЛЬНЫЕ ПИРОЖНЫЕ
Подпрыгнув на выбоине, машина въехала во двор.
Сбоку, у кирпичной стены брандмауэра стояли автомобили. Здесь, пытаясь попасть в открытую дверцу, покачивался возле "Вольвы" пьяный мужик в коричневой кожаной куртке.
– Ещё один в клиенты к нам наладился... – вздохнула Ольга. – И куда такому пьяному за руль?
– А чего? – без улыбки ответил водитель. – Парень из крутых будет. Таким только в машину забраться, а дальше прямо едут. Даже на поворотах не сворачивают!
Обогнув помойку с полузасыпанными мусором грязно-синими бачками, "скорая помощь" остановилась у двухэтажного, пристроенного к брандмауэру зданьица.
– Здесь остановиться? – спросил водитель.
– Попробуем здесь... – Ольга оглянула тускло освещённый светом белой ночи двор.
У глухой стены росло два тополя, и сероватой плесенью облетающего с них пуха затягивало выщерблины в асфальте, ступеньки крылечка...
Вместе, с медсестрой Зоей Ольга поднялась на второй этаж. На лестничной площадке пахло мочой, кошками. На ступеньках лестницы белели предвыборные рекламки. Рекламки тоже были затянуты плесенью тополиного пуха.
– Мы в эту квартиру звоним? – спросила Зоя.
– Здесь же написано двадцать четыре... – ответила Ольга и снова, резко, три раза подряд нажала на кнопку звонка.
Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, загремели засовы, дверь распахнулась.
– Извините... – сказала старушка. – Мне соседка кричала, чтобы я открыла, но я не услышала...
– Куда идти? – спросила Ольга,
– Туда... По коридору.
Это была убогая питерская коммуналка.
Ремонта здесь не делали уже не один десяток лет. Отклеившиеся у потолка обои свисали вниз уродливыми струпьями, словно в пещере. Весь коридор освещался только лампочкой бра, тускло мерцающей над настенным телефоном.
Зато в комнате, куда вошла Ольга, было светло и чисто. В одном углу стоял старенький холодильник ЗИЛ, в другом – на тумбочке, прикрытой кружевной салфеткой, – чёрно-белый телевизор. На круглом столе посреди комнаты стояла вазочка с похожими на самодельные лепёшки пряниками, тоже прикрытая салфеткой.
Ещё в комнате было два шкафа, один платяной, а другой с посудой. Над этим шкафом висела на стене большая фотография. С фотографии смотрели на Ольгу парень и девушка – оба в военной форме.
На кровати, разрушая стерильную чистоту здешней нищеты, лежал пожилой мужчина с посеревшим лицом.
Возле него суетилась сухонькая пожилая женщина, в которой Ольга с большим трудом угадала красавицу с фотографии.
– Проходите, проходите, доктор! – обрадовалась женщина. – Не знаю, что ещё делать. Совсем мужику худо. Прямо на глазах губы зеленеют...
– Что ели? – наклонившись над больным, спросила Ольга.
– Дак вроде ничего особенного... – ответила хозяйка. – Только вот к чаю пирожные испекла. Он две штуки и съел всего.