Жена подняла пузырек "Красной шапочки" и прошла на кухню, села там, у стола, и заплакала.
– Не расстраивайся, мама! – сказала ей дочка. – Ну, его! Очень надо расстраиваться... Мы его в проработку возьмём и сделаем из него человека. Никуда не денется, подошьётся...
– Я не об этом плачу... – вытирая слезы, сказала Вера. – Если так мучиться, то и не надо подшиваться... Он ведь руки на себя наложит от горя...
– Уже наложил! – прохрипел из коридора Михаил.
– Чего ты, папа, бормочешь такое? – спросила дочка. – Ты просто выпил, а говоришь, сам не знаешь чего...
– Ничего я не говорю... – Михаил с трудом встал и, пошатываясь, прошёл на кухню. – Подшился я сегодня, мать... Всей бригадой подшились, как начальство велело. А потом вышли из проходной и "Красной шапочки" на все деньги взяли... Чтобы все сразу значит...
– И что?!
– А я откуда знаю, что... – ответил Михаил. – Мы по одному пузырьку оставили и разошлись, чтобы в своих постелях, понимаешь, умереть... Чтобы как люди, значит...
ЗАБОТЛИВЫЙ СЫН
Сергей жил в городе и каждую субботу ходил покупать в киоск газету с кроссвордом. Кроссворды он аккуратно вырезал и посылал матери в деревню.
Очень старушка любит – считал он – кроссворды разгадывать.
Потом, когда приехал на похороны, нашёл все эти кроссворды в ящике комода. И все пустые...
– Чего же она меня обманывала? – удивлялся он. – Сама же писала, что любит разгадывать?
На поминках он выпил, и ему стало совсем грустно.
– А я ведь старался! – размазывая пьяные слезы, бормотал он. – Я эти газеты ходил, искал...
– Да-да, Серёжа! – утешал его сосед. – Это она зря тебя обманула. Но ты, этого... Ты не сердись на неё... Не шибко и грамотная была, чтобы кроссворды разгадывать. Да и времени не было... Всё ведь самой приходилось делать... И дрова наколоть, и воду принести, и печи стопить... А ещё огород... Ещё коз вон держала... Не сердись... Прости старую...
– А что теперь делать ещё? – отвечал Сергей. – Хоть прощу, хоть не прощу её, а всё равно она из гроба не встанет... Не будет кроссворды разгадывать...
– Да уж... Да... – кивал ему сосед. – Другие небось сейчас кроссворды разгадывает...
– Где?! – спросил Серёжа.
– Там!
– Где там?
– На небе...
– А-а... – сказал Серёжа. – Ну, тем более тогда. Давай выпьем.
– Давай! – согласился сосед. – Давай за тебя и выпьем... Не у каждой матери, небось, такой заботливый сын есть...
Изида Лохманова ПУТЕШЕСТВИЕ
Петербург в Ленинграде остался на кладбищах.
На Волковом в то утро, туманное, седое, кладбищенский сторож заметил, что на могиле Ивана Сергеевича Тургенева его патриарший бюст вместе с чёрным постаментом чуть сдвинуты, а калитка в ограде с металлическим крестом посредине приоткрыта.
Сторож внимательно осмотрел могилу, памятник: не показалось ли? В этом тумане, да с таким атмосферным давлением? Памятник все же хорош, без излишеств, без экономии, просторный памятник, честный, благородный, уважительный. Потирная ножка под бюстом придаёт Ивану Сергеевичу лёгкости, устремлённости в небо, и если не весёлости, то хорошего настроения. Сторож убедился, что на волосок памятник всё же сдвинут. Но поскольку этого волоска не хватило бы ни для воров, ни для хулителей, которых расплодилось, как крыс, а разве что для самого Ивана Сергеевича, для праха его, чтоб на свет белый выбраться, сторож беспокоиться не стал, со словами "сила набесная!" перекрестился, закрыл калитку на замок на цепи и пошёл дальше.
Он даже предположить не мог, что вольная догадка его была верна: Ивану Сергеевичу действительно захотелось выбраться на белый, да ещё высший свет. А где в мире высший свет для орловского барина? Париж, Париж…
Хорошо, что Ивану Сергеевичу визы и паспорта не нужны. Он ведь дух в некотором роде, покойник. И хоть глаза живущих видели его совсем таким, как на фотографии господина Левицкаго, руки потрогать бы не смогли, потому что нельзя потрогать воздух. Поэтому и трудностей с визами у Ивана Сергеевича не было. Иначе бы он попал в очередь у французского посольства и, простояв там часов восемь, снова бы лёг на кладбище и никогда больше вставать не захотел. А так, не дух, не покойник – воздух, с воздухом смешался и по воздуху же перенесся в Париж. Как раз на площадь Согласия, угол улицы Риволи, неподалеку от гостиницы, где не далее чем в 1857 году, проживал Лев Толстой, о чём поныне гласит мемориальная доска. Иван Сергеевич постоял перед ней, тронул рукой выпуклый лоб. А ведь и я, подумал, в ту зиму на набережных Сены каблуки стирал. Потом оглобли в сторону Альбиона повернул.