Окружена глухой толпой
Среди загаженного мира,
Играй, играй сама собой,
Рыдай, классическая лира!
Единственно возможный выход для поэта в трагические годы – Христос. В антологии – отрывок из неоконченной поэмы "Рай", последнее, что спела клас-сическая лира великого русского поэта. В поэме Кузнецов первым после Данте дерзнул живым переступить порог рая.
В описании бесплотного мира Ю.Кузнецов дерзко изобретателен и не-ожиданно поэтичен. Как и о предыдущих поэмах, писать о "Рае" практически невозможно: за каждой строкой – символическая и смысловая информационная нагрузка, подвластная только Кузнецову: до него столь интеллектуальным в поэзии не дерзал быть никто. Именно в этой неоконченной поэме, строкой, вложенной в уста Иисуса, поэт произносит роковое, на мой взгляд, пророчество о собственной смерти. Он просит Иисуса дать ему возможность зреть рай хотя бы одно мгновение.
– Больше проси!
– Нищете подобает смиренье.
– Что подобает, то слепо.
Я дам тебе зренье.
Прочь с моих глаз
на мгновение в тысячу лет!
"Мгновение в тысячу лет" – мгновение русских сказок и легенд, в которых три минуты пролетают как триста лет под пение райских птиц, – у Кузнецова длится "до скончания мира". На это мгновение Иисус отсылает поэта со своих глаз. Куда? Рай для этого – место неподходящее: спасшиеся души в раю ходят перед глазами Христа. Заслуживших ад – Господь не допустит до рая. Можно предположить, что так интуитивный Кузнецов проговаривается о состоянии смерти, в котором по христианским свидетельствам души ждут страшного суда и воскресения из мёртвых. Проникшему в рай во плоти поэту святой Игнатий Богоносец рассказывает о своём земном мученическом пути в райские обители, словно бы предлагая вернуться в эдем "путём всея земли": "Там, на земле, среди Бога добра и любви Воют, ощеряясь, живые могилы мои". Эти строчки оказались последними, написанными Ю.Кузнецовым, – ещё одно пророчество о подошедшей к поэту земной могиле. Но для русского гения всё, что он пишет о себе, – пророчество о России и её пути. В последних поэмах классическая лира Ю.Кузнецова спела нам пророческую песню о возвращении России к Богу и о рае, право пребывать в котором она должна заслужить земными муками, подвела итог русского тысячелетия.
Кузнецов последних лет поднялся над временем, вышел из его берегов. Выразителем времени оказался Николай Тряпкин. Волнующийся голос Тряпкина завершает русское поэтическое столетие, говорит последнее слово о ХХ веке. На разрушение отечества поэт ответил не по возрасту мощно и яростно, с замахом негодующих и любящих Некрасова и Бернса. Русь Тряпкина предстаёт крестьянским эдемом с райскими березовыми рощами, райскими дедовскими малинниками, райскими длинногривыми конями. Создаётся впечатление, что такую красивую крестьянскую Русь видели только поэты старшего поколения. Так красива Русь Есенина и Клюева. В той утерянной в прошлом Руси строится крестьянский дом. "Первая зима в новом доме" – одно из лучших стихотворений Николая Тряпкина. Оно свободно встаёт в ряды самой высокой русской классики. Стук молотка на строительстве отцовского дома перебивает-ся страшным стуком молотка, вбивающего гвозди в раскинутые на кресте руки распинаемой России. Гениальное стихотворение "Мать" стало символом эпохи, песней о трагедии поруганной Руси, трагедии девяностых.
Гляжу на крест…
Да сгинь ты, тьма проклятая!
Умри, змея!
О Русь моя!
Не ты ли там – распятая?
О Русь моя!
Для христианина крест – орудие спасения, путь к Христу. Смертные муки России на кресте – её путь к Богу и воскресению. Как совпадают общие смыслы речей двух самых крупных поэтов последнего времени!
Третий несомненный современный классик, вошедший в антологию, Василий Казанцев, откровенно тяготеет к тишине. Несуетный, вдумчивый, афористичный, диалогичный, своими строчками он словно подводит черту под сказанным Кузнецовым и Тряпкиным, рецензирует стихи великих предшественников и совсем недавно ушедших в небытие современников. Казанцев напоминает о том свойстве русской литературы, которое сделало её великой: "За все ужасное на свете, За этот долгий, страшный бой Была, была, была б в ответе – Коль не была б Она Святой". Это – свидетельство о ежедневном подвиге самого Казанцева и его собратьев по перу, о восхождении русских поэтов к Божественному Слову, о вечной готовности на мученический подвиг и крест.