Выбрать главу

Поэт по-особому жемчужного, словно просвечивающего невидимым светом стиха, Геннадий Ступин остро и быстро откликнулся на разрушение отечества: "Меж призраков века-урода Я вижу повсюду и чту Бессмертную душу народа, Святую её чистоту". Выразительна и умна неправильная на первый взгляд строчка: "Нету во мне перед бездной лица". За кажущейся ошибкой – одно из ключевых понятий православия: лицо человеку дается Богом как паспорт в вечности – для свидетельства о неповторимой личности. В личности – тайна спасения души. Отсюда и рождается глубинное тютчевское "во мне" вместо ожидаемого "на мне".

Борис Сиротин пришёл к себе довольно поздно, трагические девяно-стые совпали для него с творческим взлеётом. Сиротин – лирик с явной тягой к классическому русскому любомудрию, с умением подметить и сделать поэтическими приметы сегодняшнего дня, поэт высокой книжной культуры. Не слу-чайно в стихах Сиротина возникают тени великих предков – Бахтина, Розанова, Леонтьева. Время разрушения отечества совпало со временем возвращения России духовных и культурных ценностей. Великие тени словно скользнули за предел, разделяющий тот свет с этим, пришли защитить и поддержать попранную Русь.

Невольно закрадывается мысль: а не Россию ли со множеством населяющих её народов и племён перемалывает старая мельница из стихотворения Глеба Горбовского – древний символ Господних гнева и кары?

...Всё перемелется –

Энгельс и Маркс,

Черчилль и Рузвельт –

останется Русь.

Неожиданно с неодолимой силой набежавшей весенней воды в поэте рождаются Вера и Надежда. Ведь мельница – это и старый, как мир, символ превозможения, перемалывания зерна в хлеб, символ традиционной крестьянской жиз-ни, один из символов мирового древа, все превозмогающего духа, все перема-лывающего времени.

Парадоксально, но явно: под объединяющие звуки классической лиры общий хор поэтов, собранных под обложкой антологии, поёт о великой благодати, осенившей ушедшее русское тысячелетие и великих жертвах, приносимых за эту благодать, о выпавшем России на сломе тысячелетий пути на Голгофу и грядущем её воскресении и возрождении.

При всём разнообразии и обилии крупных поэтов, напоминающем конец-начало прошлого столетия, в книге нет упадничества серебряного века, совре-менные поэты на руинах страны поют о грядущем возрождении Родины. Это упование рождено главным, что совершила русская поэзия за прошедшие пят-надцать лет – её возвращением к Богу. Именно возвращение к православию сделало возможным "поэтический взрыв" на руинах страны, такой яркий и мощный, что назвать наше поэтическое время веком бронзовым или медным – язык не поднимается. Скорее, приходится говорить о вечном поиске золотого века в русской поэзии и попытке преодоления века серебряного.

(обратно)

Юрий Павлов ЛЕЙТЕНАНТ ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ (Беседа со Станиславом Куняевым)

Юрий Павлов. Станислав Юрьевич, ваши недруги из либерально-демократических СМИ называют вас русским националистом, антисемитом, черносотенцем. Как вы относитесь к такого рода "полемике"?

Станислав Куняев. Когда в ответ на мои исторические исследования, на цитаты из классиков, на упоминание должностей и фамилий, на приведённые неоспоримые факты я слышу: "Ксенофобия! Расизм! Антисемитизм!", я отношусь к такого рода истерике спокойно и спрашиваю беснующихся коллег: "Граждане, я сказал правду или неправду? Если правду, то закройте рты. Фёдор Михайлович Достоевский однажды изрёк: "Правда превыше всего, даже – России". Хотите, чтобы я пояснил свою мысль? Пожалуйста!

В течение последнего года я был втянут в длительную и жестокую полемику с Марком Дейчем из "Московского комсомольца" и с Семёном Резником из "Еврейской газеты". Дейч объявил в одной из своих статей, что главным виновником в репрессиях 30-ых годов были русские чекисты. В ответ я напомнил ему, что шефом ОГПУ в те времена был Генрих Ягода. Тогда оба журналиста завизжали: "Антисемитизм! Гулаг! Ягода был не еврей, а коммунист!"

В ответ я уточнил, что "коммунист" – это партийная принадлежность, которую можно поменять, из партии могут перед расстрелом исключить, но евреем ты всё равно останешься. А ещё я добавил, коли они вспомнили Гулаг, что начальником всего Гулага был М.Берман (сменивший Когана), что у Бермана было три заместителя – Раппопорт, Плиннер, Кацнельсон. Я даже не стал выяснять, какой они национальности. Не успел, потому что наши папарацци засучили ножками, засверкали глазёнками и завопили: "Расист! Погромщик! Черносотенец!" Но я, не слушая этот гвалт, добавил, что в ноябре 1935 года в газете "Известия" был опубликован список награждённых орденами всех степеней комиссаров госбезопасности, верхушки НКВД, в котором из 37 фамилий 19 (то есть 52%) были соплеменниками Марка и Семёна, а остальные 18 – русские, украинцы, белорусы, латыши, поляки, грузины и "разные прочие шведы", говоря словами Маяковского. Я переспросил Марка и Семёна: знакомы ли они с этим указом о награждении, или это очередная сталинская фальсификация истории? В ответ Семён возопил, будто бы я обвиняю их обоих в том, что они пьют кровь христианских младенцев, потом у обоих пена пошла изо рта и они рухнули без чувств наземь. На том дискуссия и закончилась. Вроде через некоторое время оклемались. Но молчат до сих пор...