почему я на ты обращаюсь к пустому пространству?
ты – на каждое слово моё говорящий "не спорю!",
ты – на каждый мой жест отвечающий "что же, неплохо!",
в каждой капле воды – отразившийся небом и морем,
рассчитавший прибой на длину человечьего вдоха, –
погоди, дай додумать, не прячься за страхом и смехом;
кто ты? ужас? любовь? мне почудилось – я тебя знаю,
может, Ты – это только глубокое вечное эхо
нас, идущих на ощупь, друг друга впотьмах окликая
***
закинешь невод – поймаешь взгляд а что за сад в глубине
уставясь в небо всю ночь не спят все раковины на дне
плывёшь из воды высекая огонь не зная о том куда
плывешь покуда щекочет ладонь увёртливая звезда
на берег ступишь – расплещешь свет
солёный и тёплый как кровь
здесь тяжелей и дороже нет ноши чем – да! – любовь
о чём молчишь ты моя душа дыханьем свет колыша
боюсь что я разучусь дышать боясь тебе помешать
***
а особенно если ясно,
если ветер упруг и слоист,
если стаей драконышей красных
на стене виноградный лист,
если внятна любая мелочь,
если каждый пустяк – любим...
Не мешай, я знаю, что делать
с быстротечным чудом Твоим –
по глотку, по клочку, по мгновенью –
что попало, пока ещё есть!
Что мне проку в Твоём утешенье,
в том, что Там будет ярче, чем здесь?
Отвернусь зарёванной мымрой,
исподлобья буркну: "Пусти!"
Превышает размеры мира
пустота в зажатой горсти.
***
когда обнаружишь внезапно, почти невзначай,
как ластится слово, послушно любому движенью,
готовое стать чем угодно: стрелой и мишенью,
хоть балкой несущей, а хоть мотыльком у плеча,
припомни, с каким напряжением во времена
недавние в строку влезало со скрипом и хрустом;
а вот – овладел (не скажу – ремеслом ли, искусством),
и все словари уместились на срезе зерна.
свобода! так пой, лицедействуй, шамань, ворожи,
пляши на гвоздях и горстями разбрасывай звёзды,
но знай: всё, что скажешь, отныне прозрачно как воздух
и не заслонит нищету обнажённой души.
(обратно)
Елена КОВАЛЬЧУК И СНОВА В ОМУТ
В высоком лондонском кругу
Как на последнем берегу –
Прощальный окрик на бегу,
И снова в омут.
Придёт незваное такси
И, сколько ты ни голоси,
Какое тесто ни меси –
Не быть другому.
О, этот город-лоботряс
Салатом человечьих мяс
Насытит душу и воздаст
Мне катастрофой.
Среди картинных галерей,
В плену узорчатых дверей
Я одинока, как еврей
Перед Голгофой.
Осколок жизни болевой
Пронзит листву над головой,
Вокруг то плач, то смех, то вой,
Но нет сомненья –
Небесный правит командир,
И на земле пусть будет мир
И в человецех – звуки лир,
Благоволенье.
(обратно)
Бах Ахмедов ДЕНЬ КЛОНИЛСЯ МЕДЛЕННО К ЗАКАТУ
***
Для точного времени слишком светло
Избыточен образ и ждать тяжело...
Избыточен дождь, отменивший весну.
Лишь старые письма хранят тишину.
Как будто усталось, но что-то ещё...
Последняя малость, неточный расчёт.
Остаток надежды с нулем впереди.
И вечная нежность как кокон в груди.
В нём дремлет все то, что потом обретет
прозрачную радость и лёгкий полёт.
Свободу размера, дыханье цветка –
всё то, к чему тщетно стремилась строка.
РАССМАТРИВАЯ КАРТИНУ СРЕДНЕВЕКОВОГО КИТАЙСКОГО ХУДОЖНИКА
Иероглиф судьбы чёрной тушью на тонкой бумаге.
И прозрачный пейзаж, где гора, и тропинка петляет.
И глядишь, и как будто бы слышишь журчание влаги.
И как будто бы видишь, как старый монах у ручья отдыхает.
И подумаешь грустно: какое по счету рожденье?
Через сколько ещё предстоит мне пройти умираний?
В этом мире, где каждый сражается с собственной тенью.