– Ну вот, – счастливо улыбнулся Ваня, рассматривая листок. – Теперь всё стало на свои места, теперь в мире порядок и, не побоюсь этого слова, гармония. Цифирьки можно разобрать и на снимке, но в оригинале они все-таки достовернее.
– Мыслишкой-то… может поделишься?
– Могу, – бомжара опять уселся в кресло. – Мне больше и делиться-то нечем. Это запись шашечной партии, которая закончилась смертью одного из игроков. Вот смотри… Шестнадцать – двадцать четыре, тридцать восемь – сорок семь, девять – семнадцать…
– И они записывали каждый свой ход?! – почему-то шёпотом спросил Зайцев, опасливо оглянувшись по сторонам.
– Записывали, – равнодушно произнёс Ваня. – Ну и что? Я надеялся, что они записывали поочерёдно, каждый свои ходы. Тогда у нас был бы образец почерка убийцы. Оказалось, что он и тут всё предусмотрел – записи делал только хозяин, и за себя, и за своего противника.
– Значит, нам эта бумажка ничем не поможет?
– Ну, почему… Любая бумажка, самая никудышняя, в тяжёлую минуту может помочь, – конфузливо рассмеялся бомжара. – Тебя же, капитан, наверно, учили… Следы всегда остаются. Когда-нибудь я расскажу тебе, как даже при полном отсутствии следов их можно найти… В душе преступника. И прочитать.
– Ладно-ладно, – зачастил капитан. – Это чуть попозже. Но на этом клочке бумажки могут остаться его отпечатки?
– Вряд ли… Он не брал в руки этот листок. Мне так кажется. И я бы на его месте к нему не прикоснулся. А впрочем…
– Ну? Ну, Ваня! Телись!
– Он мог касаться этого листка… Но уж коли нет его отпечатков на шашках, как ты утверждаешь…
– Это утверждают эксперты!
– Передай экспертам, что я постоянно о них помню, – бомжара окинул комнату рассеянным взглядом. – Так вот, уж коли нет отпечатков убийцы на шашках, на чашке, то их не может быть и на листке. Всё, капитан. Здесь нам делать больше нечего… Там это… В холодильнике у него ничего не осталось?
– Оставалось, но мои ребята подчистили… А что ты хочешь – почти сутки здесь сидели.
– Кушать хочется, – бомжара виновато улыбнулся. Дескать, ничего не могу с собой поделать.
– Значит так, Ваня… Заночуешь в нашем общежитии. Комната отдельная, со всеми удобствами, хотя, конечно, пятизвёздочной её не назовешь. Сейчас я тебя доставлю. Там есть буфет, работает чуть ли не круглосуточно – сам понимаешь, специфика работы… Перекусим вместе. Вопросы, просьбы, предложения?
– Попозже, капитан, утречком. Я к ночи плохо соображаю.
– Как и все мы, – проворчал следователь и взмахом руки показал на выход. Тщательно заперев дверь, Зайцев наклеил бумажку на замковую щель, опечатано, дескать, преступление здесь было совершено, расследование, дескать, идёт, не надо сюда соваться – как бы сказал он, обращаясь ко всем этим любопытным и любознательным. Ваня всю дорогу молчал, опять забившись в угол на заднем сидении. Но едва машина остановилась у общежития, тут же открыл глаза и с интересом выглянул наружу.
– А я, честно говоря, думал, что ты меня на ночь в камеру определишь.
– Перебьёшься. Камеру еще заслужить надо.
Поужинали в буфете общежития. В небольшой комнате кроме них никого не было. Салат из капусты, котлета с макаронами и компот из сухофруктов. Не слишком вкусно, но вполне съедобно.
– Ты вот, капитан, недавно спросил о просьбах… Здесь, в общежитии, наверно, красный уголок есть со стенгазетой, с портретом Ильича?