– Как я понял, убийцу ты всё-таки изловил? – спросил он, снова усевшись на койку.
– Задержал, – поправил Зайцев.
– Сопротивлялся?
– Плакал. Очень переживал.
– Ишь ты… А крест на кофейной гуще он видел?
– Видел.
– Пренебрёг, значит, предостережением высших сил… Не любят они этого.
– Кто?
– Силы... А скажи … По гороскопу он кто?
– Дева он, Ваня. Видишь, в какой компании ты оказался…
– Что ж делать, в семье не без урода, – усмехнулся Ваня, вскинув правую руку вверх и чуть назад. – Наливай, капитан. Ведь не может такого быть, чтобы у тебя в сумке ничего не нашлось… Отпразднуем победу над тёмными силами зла!
– Что-то невесёлые у нас победы, Ваня.
– А бывают ли они весёлые? Настали времена, капитан, когда победы и поражения ничем друг от дружки почти не отличаются. И беды не печалят, и радость не радует. Наливай, чего ждёшь… Не тяни.
Юрий Голубицкий ПОЧЕМУ УШЁЛ БОГ?
Рождество 2007 года довелось встречать в Бонне, в семье местных врачей, в которую вошла дочь Александра, связав свою судьбу с младшим отпрыском этого уважаемого в городе рода.
Тон, душевный настрой праздничному вечеру сообщили Александра и её мать Вера – профессиональные пианистки, заранее подготовившие каждая свою партию фа-минорной "Фантазии" Шуберта для четырёх рук. Жена готовила музыкальный рождественский подарок немецким родственникам в Москве, наша дочь – в Дортмунде, где с недавних пор работает в местном театре оперы и балета. Две дортмундских репетиции накануне Рождества ушли у пианисток на необходимое ансамблевое сыгрывание, на выстраивание звукового баланса, уточнение темпов и нюансировок. И вот – исполнительская премьера в рождественский вечер прекрасной, прозрачно печальной романтической музыки, увы, довольно редко звучащей в наши дни…
Я слушал Шуберта и мысленно бродил по затихшему Бонну. Мне с первого приезда нравится этот город. Не в последнюю очередь нравится тем, как горожане настойчиво, но без ажитации, стремятся преодолеть ту естественную растерянность, которая связана с потерей их городом столичного статуса. После объединения Германии и возвращения Берлину столичных функций вдруг выяснилось, что сшитый по столичной моде повседневный костюм оказался Бонну излишне просторным, а фрак для светской жизни, тон в которой десятилетиями задавали блестящие дипломатические рауты, и вовсе пришлось перевесить вглубь платяного шкафа.
Печально? Конечно! Но – не более того. Город сдержанно и благородно продолжает жить, стараясь с минимальными потерями для горожан встроиться в новую социально-политическую реальность. Вот бы и моей стране после трагического для большинства русских людей распада красной империи так же сдержанно и благородно искать себя в сложном, всегда суровом к проявившим слабость людям и странам мире…
Затем, после ритуала возжжения свечей на ёлке в честь тех, кого нам более других хотелось видеть за нашим рождественским столом, после сопровождаемого восторженными возгласами обмена подарками, после шампанского из рейнского Рислинга, после гуся с тушёной красной капустой под сухое красное вино состоялась вполне реальная прогулка по вечернему Бонну. Завершилась она для нас, москвичей, на вымощенной терракотовой плиткой Театральной площади у дверей отеля. Вот уж точно – театральной! И не столько от того, что значительную часть площади этой обрамляли строения местного драматического театра, а из-за компактной миниатюрности, которая делала её удивительно похожей на театральную декорацию, тщательно выполненную в столь редком в нынешних постановках реалистическом стиле.
– Frohe Weihnachten, liebe freunde! (Доброго Рождества, дорогие друзья!)
– Frohe Weihnachten… (Доброго Рождества...)
Утром из окна отеля предстала во всей красе освещённая холодным низким солнцем гора Годесберг с живописными развалинами средневековой крепости на вершине, сокрытая вчера, по нашему приезду в Бонн, вечерней мглой. На этой эмблематической для города горе, в искусно встроенном в крепостные развалины ресторане, 17 января 2003 года после торжественной церемонии бракосочетания в ратуше состоялся свадебный обед, на котором мне, увы, не довелось присутствовать. Теперь, по прошествии без малого пяти лет, мне необоримо захотелось подняться на гору и как бы глазами моей дочери увидеть с горной вершины мир таким, каким увидела она его пятилетие назад в столь памятный и значительный для неё день.