Тито маэ свои партизаны,
А Алия свои мусульманы.
"Чётники", то есть, сербские националисты, поясняет автор, "порой воевали во Второй мировой войне против партизан Тито". "Сербы вообще никогда особо не жаловали Иосифа Броз Тито, хорвата по национальности", – совершенно справедливо утверждает Лимонов. Или другая частушка: "Йосиф Тито… Усташей воспита!" Усташи – хорватские ультранационалисты, воевавшие на стороне Гитлера и лютовавшие во время войны хуже фашистов. "Ельцин – усташа! Почему вы не уберёте Ельцина?" Такой вопрос задаёт автору старуха-беженка. "Усташа" – это в устах сербов чуть хуже дьявола".
В рассказе "Война в саду" Лимонов продолжает развивать тему, начатую им ещё в "Книге мертвых". Он сравнивает войны в Приднестровье, Абхазии, на Балканах и даже в Чечне и приходит к выводу, что все они объединены стремлением защитить свои дома, свою землю виноградников и апельсиновых рощ, фруктовые сады, обширные пастбища. "Я никогда не встретил ни одного добровольца, готового воевать за квартиру в морозных центральных регионах России", – пишет автор. На мой взгляд, абсолютно верное утверждение. Защищая свою землю, на которой взрастают виноград и абрикосы, приднестровцы дали отпор "румынам", ворвавшимся к ним в 1992-ом. Оберегая свои апельсиновые рощи, абхазы встретили пулемётным огнём грузинские войска седого шакала Шеварднадзе. Да и чеченцы, отчаянно сопротивлялись российскому вторжению именно по этой же причине: своя земля, свои дома, свои пастбища, свои стада.
В рассказах о Книнской Краине, Лимонов даёт целую галерею портретов: кадровых командиров и самозваных генералов, оторви-сорвиголов – аркановских "тигров", и страстных сербских "солдаток". Вместе с автором мы отправляемся в самоволку и совершаем путешествие в Венецию ("Самовольная отлучка"), ищем факс в осаждённом сербами городе для отправки репортажа в редакцию "Советской России" ("Факс"), сочувствуем сербской семье, потерявшей в результате обстрела свою кормилицу – белую лошадь ("Белая лошадь"), знакомимся с особым секретным подразделением, состоявшим из юнцов и специализировавшимся на проведении диверсионных актов ("La dolce vita"). А ещё – садимся в такси и едем в компании японца и его переводчика через Балканы в Белград, попадая по глупости таксиста прямо на передовую, на хорватские позиции ("Через Балканы").
Как обычно, неисправимый Лимонов не скрывает своего презрения к обывателю. "Тем из читателей, кто занят гнусной и скучной деятельностью в одном и том же офисе или трудом на одной и той же фабрике, либо на одном поле, или согнувшись перед облезлым компьютером, стоит страшно загрустить и возненавидеть себя". Лимонов как всегда категоричен, но как всегда прав. В жизни каждого мужчины должна быть война, какие бы формы она не принимала. И если её нет, то значит нужно искать. А иначе, выражаясь словами другого великого поэта, "в жизни ты был ни при чём, ни при чём". Всей своей жизнью, всем своим творчеством, являющемся по сути отражением жизни, Лимонов показал и доказал свою причастность к Великому и Вечному. Как бы громко ни хлопал дверью, покидая мир литературы и уходя в политику, неизменно возвращался и совершал новые открытия. И если политика, война и любовь врывались в книги Лимонова и прочно там оседали, то его общественно-политическая деятельность остаётся насквозь пронизана литературой. Чтобы убедиться в этом, достаточно взять любую статью с Граней.ру или новую книгу рассказов "СМРТ".
Валерий Исаев "ЛЮДИ И ПТИЦЫ"
В.Ложко. "Люди и птицы", Симферополь, 2006 г.
Даже в том, как его зовут – "Славложко" – уже проглядывает трудноскрываемое трепетное к нему отношение, уважительное. За много лет дружбы я так и не слышал ни разу, чтобы его называли по имени-отчеству – Слава и Слава, и всё тут, и этим всё сказано.
А ещё он очень сильный. Про него говорят, что он может крепкими своими руками завязать поперечину турника в узел. Про то не знаю – не видел, а вот когда подошёл к калитке его дома впервые, своими ушами услышал бодрое: "…тридцать один, тридцать два, тридцать три… сорок…" Я понял, что происходит за высокой зелёной изгородью его дома, и довольно долго прождал, пока он не закончит подтягивания на турнике, – ну, чтоб не мешать человеку при первом своём появлении: хорошие отношения превыше всего! Калитку распахнул передо мной совершенно не запыхавшийся (и это после стольких-то подтягиваний!) крупный, атлетического сложения человек с приветливым широкоскулым лицом, и тут же протянул мне крепкую руку, даже не поинтересовавшись, кто я и что я, и зачем пришёл.