Книгу Михаила Ивановича Кодина "Поверженная держава", равно как и буквально несколькими месяцами ранее вышедшую в свет книгу его старшего товарища и соратника – Николая Ивановича Рыжкова "Трагедия великой страны", в значительной мере можно рассматривать как фундаментальные, во многом итоговые, пропущенные через сердца авторов свидетельства о кончине великой страны, как весомый вклад в сооружение символического мемориала нашей памяти о Советской державе. Не случайна идейная и стилистическая близость их названий: как корабль назовём, так он и поплывёт.
Но в это же время для успешного плавания по расчистившейся от обломков СССР мировой акватории для набирающей мощь новой суверенной России, соединившей раздавленные красным колесом вековечные державные связи и традиции, на стапелях путинского державного созидания ударными темпами сооружается новая эскадра. О ней, ещё в полном объёме не созданной, не изведавшей семи футов под килем в свободном вдохновенном плавании, будут сложены свои легенды и были, изданы свои, ещё не написанные книги. С наверняка принципиально иными, жизнеутверждающими названиями.
Ведь как книгу, как страну назовём, так она, родная, и поплывёт в безбрежном океане времени…
Игорь Тюленев “В ГРАНИЦАХ РУСЬ И В БЕРЕГАХ СЛАВЯНСТВО!”
СВЯТО-ВВЕДЕНСКИЙ ТОЛГСКИЙ
ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Лежала Волга рыбой в стороне,
Рассвет, как сокол, на неё спустился.
О, Присно Дева! Я в монастыре
Пред ликом золотым Твоим молился.
Какой я грешник? Знаю, знаю сам.
Мне дальше паперти не стоило соваться.
Но за спиною братья по стихам,
Которые и плачут, и постятся.
Монахини поют, как стайка птиц,
У каждой из певиц по Божьей ноте.
Вдруг падаю, как перед плахой, ниц,
Услышав глас: – Без Бога вы живёте!
Как воины стоят свеча к свече,
Их огненные шлемы полыхают.
И тени на церковном кирпиче
Коня Георгиева под уздцы хватают.
Не на меня занесено копьё
Святое – на поверженного Гада.
Я русский, значит – это всё моё:
И монастырь, и каждый кедр из сада.
И звонница и Волжские врата,
И сорок шесть монахов убиенных
Литовцами. Ять в книгах и фита,
И даже галки на мирских антеннах.
Здесь исцелился Грозный Иоанн.
От язвы моровой спасались земли…
И я лечился от словесных ран.
За города молился и деревни.
О, Пресвятая, Отчину спаси!
На тихой Пристани народного терпенья.
В себя – Христа вместившая, прости
Поэту очарованному – пенье.
ОБЛОМ
Воробьям и синицам облом!
Нынче царство бомжей и ворон.
Поделили дворцы и помойки,
С четырех наступая сторон,
Захватили столицу и трон –
Да и Кремль взяли после попойки.
Батьковщина! Отчизна! Страна!
Ты родному глаголу верна,
Отчего же картавые Карлы
Твоего отхлебнули вина?
Отказалась от нас старина,
У врагов на рогах наши лавры...
На Дону опускается пыль,
Промахнулась, попавши в Сибирь,
Ледяная казацкая лава...
Перед сном открываю Псалтырь,
В глубину погружаясь и вширь,
Русский Бог там и слева, и справа...
Ну, а в жизни – облом и отрава.
ТАВРИДА
Машина просвистела сквозь страну,
Потом другую, ну а в третьей – встала,
Где лукоморье радугу-дугу,
Словно хомут, на шее моря сжало.