Я б рассказал о лапах зверя
В которых наши дни трещат.
И про Есенина Сергея...
Ну почему со мной евреи
О Пастернаке говорят?
***
Владимиру Бондаренко
Мы пили в Коктебеле и Москве
С тобой за Одиночество Отчизны.
Пусть наши девы корчатся в тоске,
Пока мы говорим с тобой о жизни.
Пусть кровь раба из росса выйдет вон!
Из тигля Русской Славы – испарится…
Пускай колеблют олимпийский трон
Восторженные молодые лица.
Пусть разгорятся угольки в золе
От речи, разрывающей пространство,
Затем, чтобы оставить на Земле
В границах Русь и в берегах Славянство!
ДИЕТА
Опять остался без обеда,
Без мяса, пиццы, без еды.
Для похудания диета
Жрёт, словно тля, мои сады.
Молочные глотает реки,
Кисельные пьёт берега.
И потому варяги в греки
Не проплывут здесь никогда.
А ну его бороться с весом.
Скажу вам прямо – с естеством!
Я толщину зову прогрессом,
А похуденье – баловством.
Худые – злые, точно черти,
Готовы лаять на собак.
А полные, уж мне поверьте,
Добры – хоть умный, хоть дурак!
(обратно)
Вадим Ковда “...И ЧЕСТИ ТУПИТ ОСТРИЁ”
СТИХИ БОГА
Тот пьян... А эти вкруг начальства вьются.
Те всё крушат. Те строят на песке...
Все гадят, продают и продаются...
Все рвут со мной. Но я не рву ни с кем.
Снуют, галдят... Пот заливает лица.
Смердят и алчут... Мир идёт к нулю.
И каждый лжёт, блефует и гордится...
Лишь я один всех помню и люблю.
ВОСПОМИНАНИЕ
Голосит, орёт баян,
ходит посредь улицы.
Я гуляю, полупьян,
ждёт к обеду курица.
Райку, доченьку мою,
поднимаю на руки.
У неё уди-уди
и цветные шарики.
Пляшет мой сосед хромой.
Мостовая в семечках...
Ах ты, красный Первомай!
Золотое времечко.
***
Даль – не та. И женщины – не те.
Сам – не тот! Но тяга не изыдет.
Дикую потребность в красоте
ни сдержать, ни сбросить, ни насытить.
Оттого и гибну. Не спасти...
Жизнь чадит, сгорает понапрасну.
Ни души, ни глаз не отвести,
если даль иль женщина прекрасна.
***
Туда, где смрад, искривлённые лица,
туда, где мат, подонки и ворьё,
он приходил, чтоб поскорей напиться
и позабыть убожество своё.
Там дух крепчал, дух пробовал подняться,
рвануться, разогнуться, воспарить...
И он мечтал попеть, или подраться,
иль, на худой конец, поговорить.
Но сам был слаб, и драться было трудно,
а голос хрипл – ну как тут попоёшь?
Но говорить, пусть сбивчиво и нудно!!
И он молол бессмыслицу и ложь...
Пусть так, пусть так у этой коновязи,
таким вот жалким, призрачным путём
он укреплял слабеющие связи
с колеблющимся, зыбким бытием.
***
Две косы и щёчки наливные.
Жаркий взор, обтянутая грудь.
Юбочка. И ножки козырные.
И задок, что трудно ущипнуть…
Сердце бьётся, а душе неймётся.
Ни уйти, ни подойти нельзя.
А она всё смотрит, всё смеётся.
И глаза сжигают мне глаза.
***
Вот твой дом, моя душа.
Тихо. Пыль да грязь...
Крыса, лапками шурша,
ходит не таясь.
Хочет рукопись понять,
то ль допить вино.
Долго смотрит на меня
мутное бельмо...
Харкну на пол, поманю
крысу колбасой,
завалюсь на простыню,
грязный и косой…
Буду вскрикивать, храпеть,
видеть жуткий сон.
В голове начнёт греметь:
скрежет, лязг и звон.
Будет мутное кино
через душу плыть,
телевизора бельмо
до утра светить.
***
На столе всё в грязи и во рже…
Ничего не найти… Что случилось?
Навести бы порядок в душе –
на столе бы само получилось.