Разумеется, я не собирался запугивать парня великими трудностями пути, который он выбрал. Но в то же время и хвалить его пока было не за что, памятуя, что горькое лечит, а сладкое калечит. Так что будем считать, что у нас тогда, в бухте Тикси, просто состоялся серьёзный мужской разговор.
Не мной первым замечено: человеку свойственно мерить других своим аршином, то есть вольно или невольно "прикидывать", соизмерять собственную биографию с биографией кого-то из своих знакомых. Вот и я, во время разговора с Виталием, не раз вспоминал, как со своими первыми, далеко не совершенными сочинениями поступил в Литературный институт и потом проходил пятилетнюю школу в семинарах Федора Гладкова, Константина Паустовского, Леонида Леонова. Вот бы и Виталию или в нашем институте поучиться, или хотя бы разок-другой поучаствовать в семинарах молодых писателей, которые в те времена проводились у нас постоянно, систематически, как на областных, так и на республиканских и всесоюзных уровнях. Но как ему угадать на такой семинар, по семь-восемь месяцев обретаясь во льдах Арктики?!.
Тикси — середина великого Северного пути, здесь встречаются корабли, идущие с Запада на Восток и с Востока на Запад. А ещё приходилось слышать, что и само название бухты по-якутски обозначает "встречу". И как же тогда здорово получается: двух человек, один из которых родился в Архангельской области, а другой — в Нижегородской, судьба свела не где-нибудь, а за тысячи вёрст, на берегу Ледовитого океана в бухте Встреч — какой-то виртуальной мистикой веет от этой насквозь реальной истории, не правда ли?..
Виталий, конечно же, пригласил меня на свой "Иней" и весь следующий день я провёл на корабле. Тут наши "роли" как бы поменялись: мастер, в тонкостях знающий своё дело, водил по кораблю и объяснял эти тонкости неофиту, полному профану и в радиотехнике, и во многом другом…
Дороги наши с Виталием в Тикси сошлись, многие же годы потом видеться нам не приходилось. Он продолжал ходить ледовым Северным путём, совершил длительное плавание аж в Антарктиду, затем, как отличный специалист, был переведён на высокую должность начальника радиостанции нашего первого атомного ледокола "Ленин".
В моей жизни за эти годы тоже больших перемен не произошло. Разве что прибавился "семинарский" опыт: я принимал участие во многих, в том числе и знаменитом Читинском совещании молодых писателей Сибири и Дальнего Востока, а потом был приглашён на работу в Литературный институт — также в качестве руководителя творческого семинара прозы.
Однако же, связь наша с Виталием все эти годы не прерывалась. Виталий из разных точек Арктики слал мне свои сочинения, я делал обстоятельный, вот именно семинарский разбор их, как по форме, так и по содержанию, и отсылал обратно. Правда, хоть и не часто, но бывали случаи: тут своих дел невпроворот, а заглянул в почтовый ящик — там очередная бандероль от Виталия "Как быть, что делать? Делал я так: на минутку сосредотачивался, представлял бескрайние ледовые поля Арктики, что для меня было проще простого — из Тикси я летал на ледовую разведку и созерцал те самые поля под полуночным солнцем, ни много ни мало восемь часов, — затем видел сокрушающий те поля атомоход, а в его радиорубке отъединённого, отодвинутого льдами ото всего мира Виталия и… и брался за чтение присланных им рассказов…
Первый класс — не самый ли трудный в нашем деле — похоже, близился к завершению: Виталий стал присылать вещи, в которых не просто описывались какие-то события или жизненные факты, а изображался человек, оказавшийся в центре тех событий, его внутренний мир, его, в конечном счете, характер. Ну и, конечно же, теперь куда больше заботы стал проявлять молодой автор о сюжете и композиционном построении своих вещей, о том, чтобы читательский интерес от страницы к странице возрастал, а не наоборот.
Второй, доработанный по моим замечаниям и пожеланиям вариант рассказа "Слепой в тундре" (название потом будет изменено на "Северную быль") я не стал посылать почтой, а лично отнёс в столичный миллионнотиражный журнал "Смена", поскольку в редакциях меня, к тому времени автора нескольких книг, знали поближе, чем начальника радио пусть и на самом большом в мире ледоколе. Редактор попросил меня написать краткое напутственное слово, что мной с готовностью и было сделано. Моё дружеское напутствие невелико по объёму и его, наверное, есть смысл процитировать — всё же это первый выход Виталия Маслова к читателю:
"Первые стихи и рассказы Виталия Маслова все были посвящены Северу, морю. Это и понятно: вся жизнь его связана с Севером и морем. Родился он на Мезени и с ранних мальчишеских лет плавает в Северных морях. Сначала на рыбацких посудинах, затем на гидрографических судах, а в последнее время на атомоходе "Ленин". Виталий Маслов радист и очень любит свою специальность, как любит и свой родной Север. Это последнее мне бы хотелось особо подчеркнуть.
Способностью видеть наделён всякий, удивляться же перед увиденным, "заметить" его дано далеко не каждому. Говорят, что с этого удивления — удивления не только перед чем-то необыкновенным, из ряда вон выходящим, а и перед обычным, обыденным, рядовым — и начинается писатель. Если это справедливо, то не менее справедливо, наверное, и другое: каждый берущийся за перо должен также хорошо знать и обязательно любить то, о чём он собирается писать. По моему глубокому убеждению, без этой любви и не может быть настоящего писателя.
"Северная быль" — первый рассказ Маслова, публикующийся в столичном журнале. Виталий Маслов как бы выходит в большое и трудное литературное плавание. От всей души желаю ему попутного ветра!"
Первый рубеж Виталием Масловым был, наконец, взят. Дальше пошло вроде бы полегче. Один за другим появляются рассказы "Заиндевелые бока" и "Никола Поморский", "Свадьба", "Восьминка", "Едома". Один за другим — это разумеется, не так, что один сегодня, а другой послезавтра: и написание каждой вещи, и их публикации разделяют не дни или недели, а годы…"
Постепенно рассказов подкопилось на сборник и Виталий, назвав его "Крутая Дресва", понёс в Мурманское издательство. Там рукопись почитали и сказали, что готовы её издать, но хорошо бы какой-то известный писатель написал предисловие. Виталий, недолго думая, назвал меня, хотя, полагаю, решающую роль тут играла не столь уж большая моя известность, сколько то, что в те годы написанное им лучше меня никто не знал. Я получил от главного редактора издательства официальное письмо и с радостью за Виталия написал вступление к сборнику. И — поскольку оно представляет довольно важный штрих к творческому портрету Виталия Маслова, мне бы хотелось его тоже привести хотя бы фрагментарно.