На другой день мы с Виталием побывали в уже известном мне по его рассказам Доме памяти, сама идея которого и её воплощение целиком принадлежат моему другу.
Человек смертен — это непреложно. Но так ли уж непреложно, чтобы с уходом человека из жизни уходила в небытие и память о нём? Сколько жителей Сёмжи сложили свои головы, защитив свою Родину, а значит и родную Сёмжу в Отечественной войне! И почему бы идущим во след поколениям не сохранить священную память о них? Да, стоят величественные памятники павшим на поле боя воинам на Мамаевом кургане под Сталинградом, на Прохоровском поле под Белгородом, на Поклонной горе в Москве. Но это — памятники ВСЕМ, памятники миллионам. Но почему бы и в каждом городе, каждом селе не иметь хотя бы Дома памяти, где бы поимённо были помянуты те, кто ушёл из этого города или села на войну и не вернулся.
И именно такой Дом — не первый ли в России? — создал Виталий Маслов в Сёмже, где собрал имена поморов, погибших во всех войнах, начиная с XIX века, составил родословные всех сёмжинских родов. И если я и мои товарищи до этого знали Виталия как талантливого писателя, теперь узнали ещё и как — не побоюсь громкого слова — общественного деятеля, Человека, который своими деяниями творит важное и нужное не только лично для себя, а всему обществу. А ещё и обязательно добивается претворения задуманного, превращения мысли — в дело.
Виталию Маслову, наверное, было бы пора уже и в Союз писателей вступить. Тем более что в те времена членство в Союзе имело куда большее значение, чем ныне. Правда, тогда и само вступление было обставлено более строго: например, приёмное дело абитуриента, не выпустившего ни одной книги, как правило, попросту не принималось к рассмотрению. И всё это мне, как давнему члену приёмной комиссии, было хорошо известно. В чём выход из этого тупикового положения? К тому же, после остановки "Крутой Дресвы", Виталий не опустил руки, а продолжал упорно работать и журнал "Север" публикует его роман "Круговая порука".
Пришлось вспомнить ещё одно речение, которое только и могло как-то нейтрализовать общепринятое "как правило", а именно — "нет правил без исключения". Дело осложнялось лишь тем, что не все члены комиссии могут читать представленные сочинения, голосование же — тайное, бюллетенями. И, чтобы не было осечки, следовало наивозможно убедительно представить творчество архангельского помора моим сотоварищам по комиссии, что я, в меру своих сил, и постарался сделать.
Полагаю, что написанное мной выступление на заседании приёмной комиссии тоже имеет прямое отношение к литературной судьбе Виталия Маслова и привожу его без больших сокращений:
"Наличие одних лишь журнальных публикаций у нас, членов приёмной комиссии, вызывает, как правило, чувство некоторой настороженности: ну, вот, торопится, не мог дождаться выхода книги…
Хочу заверить уважаемую комиссию, что Виталий Маслов никуда не торопится: более двух лет назад прекрасная книга рассказов "Крутая Дресва" набрана, свёрстана и подготовлена в печать в Мурманском издательстве. И если она до сих пор не увидела свет — в этом нет вины автора. Почитайте рассказ "Восьминка" в "Нашем современнике" или "Слепой в тундре", напечатанный в "Смене" — вы убедитесь, какие это велико- лепные вещи. И из таких рассказов состоит вся книга. Сам факт опубликования многих рассказов книги в упомянутых журналах, а также в нескольких номерах "Севера" уже говорит о их достаточно высоком литературном качестве.
…Уже по рассказам В.Маслова было видно, что идёт в литературу талантливый художник, имеющий что сказать людям. Роман "Круговая порука", опубликованный в "Севере" и выходящий в нынешнем году в "Современнике", — убедительно и неопровержимо подтверждает это.
В.Маслов — вполне сложившийся художник со своим самобытным взглядом на жизнь и своими же, не заёмными, изобразительными средствами. И в жизненном материале, и в языке, каким пишет В.Маслов, явственно ощущается большой запас прочности, надёжности, неиссякаемого богатства.
Твёрдо уверен, что у всех, познакомившихся с творчеством В.Маслова, не возникнет и малейших сомнений, что он достоин звания члена Союза писателей. Уверен, что за приём его в наш Союз мы проголосуем единогласно".
Остается добавить, что за приём в Союз нового писателя комиссия и впрямь проголосовала единогласно.
Заодно, может быть, стоит привести и ещё один "документ" того же времени — это каким-то образом сохранившаяся в моем архиве телеграмма из Арктики. Хотя "информации" в ней и маловато, но она в лаконично-телеграфной форме даёт понять-почувствовать наши с Виталием взаимоотношения, наше дружеское взаимопонимание, как бы воскрешает ушедшее время.
"Будьте здоровы Семен Иванович новых успехов вам и новых удач все ради того же ради того же тчк скучаю по Вашей заботливой воркотне очень хочу Вас видеть = Маслов АЛ Ленин"
Между тем, собирание масловской библиотеки продолжалось. Не говоря уже о Москве, куда бы в так называемые творческие командировки я ни ехал, старался находить время наведаться в букинистические лавки и каждый раз что-то привозил из этих поездок. Даже из Болгарии — а в Софии был большой букинистический магазин — и то как-то привёз книгу о Солунских братьях Кирилле и Мефодии.
В те годы я писал историческую повесть, посвящённую освобождению Болгарии от османского ига в 1877-78 гг., и мне не раз пришлось бывать в этой славянской стране. Я наводил нужные справки в Военно-историческом музее, встречался со студентами-русистами Софийского университета.
Видел я и как торжественно, красочно празднуется там День первоучителей славян Кирилла и Мефодия, День славянской письменности. В одном из праздников мне даже выпало счастье принять непосредственное участие: в колонне студентов и преподавателей университета я прошагал по центральным улицам болгарской столицы. Незабываемая картина: все радостно возбуждены, девушки и парни одеты в яркие национальные костюмы и у каждого в руках — гвоздика, море цветов… И когда я рассказывал Виталию об этом — каким живым блеском горели его глаза, ну будто он сам среди праздничных болгар себя почувствовал…
И как знать — ведь не только пути жизни, но и пути мысли нашей неисповедимы, — когда именно, в какой день и час осенила Виталия идея заиметь такой праздник и нам, русским. Ответить на этот вопрос он и сам бы наверное затруднился. Может быть, началось с любви к книге, с великого уважения письменного Слова, того Слова, которое дали славянам Кирилл и Мефодий?! А ещё и так можно сказать: мало ли кому из нас, русских-советских, бывавших в Болгарии, вполне логично могло прийти в голову: хорошо бы и у нас такой праздник был! Однако же, каждый, кого "осеняла" эта мысль, тут же и задавался вопросом: а как её реализовать? В дореволюционной России и то, хотя попытка праздновать День письменности в середине XIX века и была, к концу века она сошла на-нет, заглохла, и 24 мая остался лишь церковным праздником. И какую смелость, какую недюжинную отвагу надо иметь, чтобы решиться возродить его, сделать всеобщим, народным?!