Это были годы моего литературного взросления, и со временем уже на каждую новую страну я смотрел не как турист, а как первооткрыватель с русским сердцем, старающийся найти, разыскать какие-то новые страницы русской истории и культуры, забытые в советское время или вовсе неизвестные. Скажу без ложной скромности, мне было присуще чувство первооткрывателя, умеющего найти то, что не замечают другие, не боящегося написать о том, о чем боялись в советское время писать другие, даже более известные и именитые.
В Финляндии открыл впервые в советское время для России заново великого художника Аксели Галлена, близкого к маршалу Маннергейму и потому не замечаемого советской печатью. Первым в советское время написал о нём, и был горд, что две моих статьи сразу же перепечатали в финском журнале "Тайде". А я нашёл в финских архивах письма Горького и Репина, Рериха и Буренина к Галлену, уговорил наш автобус и экскурсовода отвезти меня в сторону от маршрута, в музей финского художника в местечке Тарваспяэ. Я тогда ещё инженерил, но уже учился в Литературном институте и уверенно заявлял свои права на открытия. Позже, когда по совсем иным делам меня таскали в КГБ, мне показали донесение сексота о моём вольном поведении в Финляндии, об отклонении от маршрута. Надо же, в каждой советской тургруппе был свой сексот, кроме официального руководителя. И сколько же отчётов хранится в архивах КГБ.
В Германии открыл изумительного мастера Генриха Фогелера, и хотя вынужденно остановился на его карельских страницах жизни, на его картинках социалистического строительства, но опьянён был прежде всего его ранними чудными романтическими работами периода Ворпсведе. Фогелер, как и его друг поэт Райнер-Мария Рильке, автор книги о Ворпсведе, был влюблён в Россию. Генрих Фогелер в годы революции переехал в Карелию, а умер в годы войны на поселении в Казахстане. И опять же я первым в советский период написал об этом замечательном художнике.
В Мексике на приёме в Советском посольстве познакомился с художником Влади, Владимиром Викторовичем Кибальчичем, сдружился с ним, он задарил меня тайком от своей строгой жены рисунками и гравюрами, он рад был встрече с русским, ибо большинство других советских журналистов в тот период избегали общения с известным троцкистом, сыном Виктора Сержа, близкого друга Льва Троцкого. Я же не побоялся этих встреч. Никому ничего не говоря из труппы Малого театра, с которым в качестве завлита приехал в Мексику на месячные гастроли, 7 ноября, в день рождения Льва Троцкого (вот откуда реальная дата начала Октябрьской революции, один из вождей большевизма решил себе сделать подарок на день рождения), я с утра решил побывать в доме-музее Троцкого, где художник Влади мне и рассказал самые неожиданные факты из своей жизни. Кроме работ Влади провёз я через пограничные заслоны и роман его отца – Виктора Сержа-Кибальчича "Дело Тулаева". Не только провёз, но и сумел напечатать со своим предисловием в самом начале нашей перестройки в журнале "Урал".
Иногда обида берёт: я – критик, журналист, не претендую на академические лавры, не скрываю все свои находки, первым вывел в новой России имена харбинского мистика Альфреда Хейдока, могучего подслеповатого старика, финского гения Аксели Галлена, филоновцев, иллюстрировавших "Калевалу", Генриха Фогелера, Виктора Сержа и художника Влади, датчанина Оге Маделунга, поэтов и писателей второй эмиграции, но потом появляются общества их имени, сайты Хейдока и Сержа, солидные биографии и монографии, альбомы и исследования, и нигде никакой хоть маленькой ссылки на того, кто в советской и постсоветской России впервые опубликовал их работы, заговорил об их таланте. Меня тянуло к романтико-героическим, трагическим биографиям молодых творцов истории и культуры, из белого ли они были стана, или из красного – всё равно. Первым опубликовал в газете "День" весь сборник стихов белого романтика Леонида Каннегиссера, убийцы Урицкого. Докопался до стихов красного романтика Оскара Лещинского, опубликованных в Париже в сборнике "Серебряный пепел":