Главное даже не герой, не его внутренние духовные борения. На первый план выходит матрица социума, разветвление его метастаз. Вместо фона он становится главным действующим лицом, подвёрстывая под себя все пространство, будто чёрная дыра втягивает на погибель человеческие вселенные, которым ничего не остаётся как мимикрировать, приспосабливаться. Человек давно уже не интересен сам по себе, разве что как отражение среды, отпечаток особенностей исторического времени.
Хосе Ортега-и-Гассет в "Размышлениях о "Дон Кихоте"" высказал крайне важную и близкую к нашему разговору мысль: "Нам всё время пытаются говорить о человеке. Но поскольку теперь человек не субъект своих поступков, он движим средой, в которой живёт, – роман призван давать представление среды. Среда – единственный герой".
Воля дезавуирована, происходит, по сути, отчуждение человека от своих действий, поступков, которые всё более детерминированы внешними факторами. Они могут обрести мистический волшебный ореол, как в случае с Ваней. В их основе может быть найдена коррупционная составляющая, следы жесткой борьба за власть и зудящий инстинкт её сохранения. Но всё это не имеет значения. Человек, как сейчас любят говорить, "среднестатистический" не имеет никакого влияния на среду, которая все более становится саморазвивающимся организмом, кующимся стараниями современных титанов – новых колонизаторов мира, номенклатурной элитой.
Литературное зерцало отражает весь этот процесс, приводящий к тому, что человек становится фоном. Примерно так же в хрониках испытаний ядерного взрыва убийственная волна накрывает и плавит декорации городка с манекенами-людьми.
Герой повести Шаргунова Ваня Соколов ещё в четыре года заприметил, что стоит ему чего-то очень сильно возжелать, как это непременно реализуется. Далее с годами открываются все новые его чародейские способности, стали вырабатываться особые приемы, к примеру, свистом обидчикам мстить. На самом деле приятно укрепляет знание о собственных чудесных свойствах, когда у тебя в загашнике есть что-то сокрытое от глаз других.
В повести все говорят о чуде, этот образ-символ кочует своеобразным её лейтмотивом. Перед каждым персонажем стоит выбор: либо стать успешным – воткнуться в элиту, либо "дурачком", в пространстве между этими полюсами – растворение с фоном. Причем понятие "чуда" важно для обоих полюсов, но наполнение его принципиально разное вплоть до взаимоотрицания.
О чуде и чудесном рассуждают чиновники, депутат и его охранники, президент, правдоруб из детства Андрей Дубинин, дурачок Кузька. Особым водоразделом является эпизод с благочестивым отцом Петром и его рассказом о мироточащей иконе преподобного Сергия Радонежского, которая "по молитвам истекает прихожан, бабушек нищих, тружениц, которым вы, власти, ноги мыть должны и воду пить".
С этого момента начинается прообуждение героя.
Лично для Ивана можно выделить несколько этапов взаимоотношения с "чудом": переживание чуда, отказ от чуда и потеря чуда.
Детство героя пришлось на "исторический закат" империи, молодость – в ситуации формирования новой элиты. На месте бывшей страны разрастается иной организм. В детстве Ваня медленно постигал таинственные взаимосвязи с миром, особенности причинно-следственных связей, собственную уникальность и непохожесть на других людей (через тягу к путешествиям, то же владение чарами). Повзрослев, он "выбрал жизнь без чудес", практически как у Пушкина "без волшебства, без вдохновения". Вернее, определённая связь с чудом ещё оставалась, но он пользовался резервом, наработанным в юные годы, теми шестью способами влияния, открывшимися ему в нежном возрасте. Плюс стали возникать сомнения на предмет: "кто он: господин чар или раб их?" Если в детстве он мог выказать непослушание родителям, то теперь находится на службе, у него есть важный босс-депутат, и соответственно мысль стала буравить мозг, что он "словно проводит чей-то интерес". И под итог начинает разрастаться внутреннее раздвоение: "годами Иван реже и реже прибегал к услугам хитрого и капризного чародея. Он предпочитал Ваню покладистого и мнительного", то есть наиболее приспособленного к жизни в фоновом режиме.
Чудесное достоинство у Вани обрели вполне осязаемые и понятные вещи: достаток, карьера, политика. Всё это только усилило переживание себя как игрушки, чей-то собственности, которая уныло тащится по жизни, "безглазо". Одно из чудес, которое он совершает сейчас – это умело спланированная диверсия против политического конкурента его начальника. Иван, будто живёт под чарами сна и к реальности прорывается лишь в горячечном болезненном бреду: "Я хочу улететь из политики… Это не политика… Это… У власти одни говноеды и кровопийцы".