Есть дни в октябре и апреле,
Они – как две капли воды.
Естественно, это не реминисценция, а невольное совпадение одного и того же наблюдения, развиваемое по-разному:
Расплывчато всё и неясно,
Просторно и тихо в груди.
И молодость – то ли погасла,
А то ли ещё впереди.
Интересно, что пейзаж в поэзии Якунина кажется символичным. Весенний – эмоционален, любвиобилен, летний – полнокровен, плодоносен, щедр, осенний – философичен, мудр, а мудрость всегда немного печальна. Очевидно, в разные периоды жизни поэту нравилось разное время года; всё это говорит о неразделимой слитности души его и природы, влияние которой ощущается биологической сущностью поэта как естественное, ибо сам он является её частью. И в более поздних по времени написания стихах ему особенно удаются грустные, как последний прищур солнца, строки:
Надо мною – хоть смейся, хоть плачь,
Властно осень раскинула руки.
Но и в горьком плену неудач
Обновляются краски и звуки.
Сад усталый негромко поёт,
Бьются в зори ветра дождевые…
В каждом возрасте что-то своё
Нам дано открывать, как впервые.
Если поэзию сравнить с речкой, то большинство стихотворцев ищет и любит в ней какие-то необычные места: плёсы и перекаты, косы и отмели, водопады и горловины… Поэзия Николая Якунина напоминает в этом смысле незаметное взгляду течение по равнине в зарослях лозы и осоки, почти ничем внешне не привлекательное, тихое и спокойное, но полное смысла и глубины, а в некоторых омутах – просто бездонное:
Из мрачного, как пропасть, тупика
Не вырвутся ни стоны, ни проклятья.
Отступит день, наклонится река,
Протягивая мягкие объятья.
............
Плеснёт в песок
последний слабый круг,
Гладь омута в ознобе всколыхнётся,
И может быть,
чуть слышный этот звук
Печальным всхлипом
где-то отзовётся.
И если поэт сказал о жизни, что она "непростительно холодна" ("как в пред-зимье бесснежное поле") и "неоправданно тяжела", значит, у него были для этого причины:
Удивительно жизнь коротка,
Если глянуть из старости в детство:
Слишком мало успела рука,
Слишком многое впитано сердцем…
Стихотворение заканчивается многоточием, потому что, несмотря на отто-ченность последней фразы, ещё остаётся возможность её продолжения, а каким оно будет, "нам не дано предугадать".
Лев Аннинский ВКУС МЁДА
Неведомо, в который из часов
Подвижничество дедов и отцов
В сомненьях и порывах повторится
И для меня…
Владимир Бояринов
Кто он по большому счёту?
Лет тридцать назад я подумал: не псевдоним ли это: Владимир Бояринов? Очень уж крут русский замес. Выверены по старинным замерам терема и двери, ворота и ставни. Сладко брашно, полны соты. Радуется Русь! Столы с закуской – на санях! Цветут рубины на кремлёвских башнях…
Однако не всякая Русь. Тут допетровская. Потому что Пётр обрубил Руси бороду, испёк новую столицу на краешке стола – захотел, чтобы мы славили его по-немецки. А вот если от этой ловкости (да и от Иоанна Грозного, клеймо гибельное поставившего на Рюриковичах) нырнуть поглубже – к богатырям, батырам и боярам, – там наше. Ольга-воительница. Садко хмельной. Боян певучий. Русь от Пресни до Урала – вечная. Рим Третий, а Четвёртому не бывать.
Чему бывать, чему не бывать в далёком будущем – о том умолчим. А пока – о ближних вехах на пути, уходящем в вечность.
Вехи... Правда, скупые. Но узнаваемые – для тех, кто помнит новейшую историю.
"Я бегу. Полки разбиты. Отступая налегке, укрываюсь от обиды на заветном чердаке". Дитя, родившееся в послевоенные годы, играет в войну. Тяжесть пережитого висит в воздухе. Но идеологическая лямка уже ослаблена: бабушкина икона не спрятана в чулан – висит!