Весь бой ты драпал от него и защищался – с расквашенным носом и разбитой бровью. Ты измотал гориллу своим драпом. А в третьем раунде поймал момент и весь вложился в хук снизу. Горилла грохнулась в нокаут. Я не забуду, что испытал тогда: национально-исторический оргазм. А он сильней физиологии стократно. Зал бесновался и ревел. Я впитывал в мой армянский геном, в сплетенье хромосом вожделенье от того, как дергаются и елозят по полу волосатые ляжки азертурка, как пялятся бессмысленно его бараньи глаза, как подламываются руки у этого Оглы-еда в попытках встать.
Ты бросил на пол не Алиева. Ты сокрушил двуногих гиен Абдул-Гамида II, Талаата, Джемаля и Кемаля-Ататюрка – создателей МЕЦ-ЕГЕРН (великое злодеяние) ГЕНОЦИДА, всю жизнь питавшихся трупами армян. Их утробы вместили два миллиона наших жизней. Тебя как чемпиона уносили с ринга на руках, азертурка – на носилках. Я, маленький армянин, тогда шёл сзади и, надрывая глотку, вопил, что я живу с великим Васей Прохоровым в одной комнате. И отблеск твоей славы ложился на меня. Я не писал тебе долго. Но появился повод написать: вспомнил про тот бой. В итоге ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Вася-джан, приезжай. Я не могу спать без твоего храпа. У меня дома нет мух. Но в комнате, которая уже готова для тебя, я разведу специально этих насекомых: наслаждайся убиением этой дряни. Да, наш коньяк пахнет клопами, а твоя водка не лезет в моё горло. Но дядя, мудрый армянин, подсказал, как сделать для нас общий напиток. Он купит за большие деньги партию клопов у турок (их главный экспорт) и сделает из них настойку на твоей "Столичной". Тогда мы сможем пить из одной бутылки и жизнерадостно блевать на тюркиш знамя: с портретом Ататюрка.
Я жду тебя, Вася-джан. Прилетишь на неделю, клянусь армянскою горою Арарат, – не пожалеешь. Насколько помню, у тебя 56 размер одежды и 44 обуви. Бюстгальтер-лифчик шестого размера найдём тебе здесь. Если ошибаюсь – поправь в телеграмме с датой прилёта. Лететь к нам лучше на орлане белохвостом. С теми, кто летит транзитным рейсом на аистах, потом целая морока: куда девать принесённых младенцев и где шляются их шалавы-матери?
Крепко обнимаю.
Твой Ашот
P.S. Немножко намекну, что здесь имеем: с учётом козлов вонючих, что суют свой нос в чужие письма.
1. Д.п.* T-Timopheevi с ч.хр-м** 20.
2. Уст. к м.р.*** у вышеназванн. д.п. и п. Triticum aestivuml – 3 г. Но есть возможность получить вместо них и остальных д.с.п.**** типа T.Persicum, T.Macha – их аналог с ч.хр-м 32, а главное – с уст. к м. р. и в.т.м.***** 15-20 л.
Это не бред сивой кобылы. Пишу в здравом уме и твёрдой памяти.
----------------------------------------------------
* Дикая пшеница.
** С числом хромосом.
*** Устойчивость к мучнистой росе.
**** Диких сортов пшеницы.
***** К мучнистой росе и вирусу
табачной мозаики.
« * *
Ашот, в одной связке с Василием, уже лежал метрах в пяти вверху, под каменной грядой, сливаясь в серо-буром, в пятнах, комбинезоне с валунами и россыпью камней меж ними. Свесив голову, подтягивал верёвку, наблюдал за Прохоровым. Тот одолевал крутизну, цепляясь за щели в гранитной скале, волок себя трясущимися руками. Раскрытым, опалённым ртом хватал разреженную пустоту – без кислорода. Почти что в самой глотке неистово рвалось наружу, колотилось сердце, пот заливал глаза. Сквозь сизую пелену в который раз увидел то ли мираж, то ли реальность: в полусотне метров, вознесясь над диким каменным хаосом, стояла на гранитных валунах пятнистая семейка лопоухих гиено-псов, пять особей, сбившихся в стаю. Пушистыми поленьями висели меж задних ног лисьи хвосты. Но в мощном грудном развороте, в массивных челюстях угадывалась волчья хватка, свирепая властность матёрых хищников.
Василий вытер пот, ещё раз глянул – над только что обитаемой грудой валунов пустынно высвистывал ветер.
… Добравшись до Ашота, лежавшего под разлапистым кустом, Прохоров бессильно рухнул рядом, выхрипнул осиплым голосом удавленника:
– Пи-ить… дай пить.
– Остынь. Что, трудовой мозоль мешать стал, чемпион?
– Где родимая мухобойка и обещанные мухи, садист?
– Ещё три дня…
– Через три дня, таких как сегодня, ты похоронишь меня в этих камнях.
– Вай-вай, какие нежные мы стали! Ещё полдня вперёд, два с половиной – вниз, назад.