Выбрать главу

– 2 –

Василий сознавал себя настырным карликом. И карлик Прохоров обязан был уконтрапупить, свергнуть голиафа Мальтуса, чугунной головою протыкавшего академические облака. Последний людоедски выцедил оттуда – из недосягаемых высот, свою идиому: о хилой истощённости пищевых ресурсов на планете, которая не в силах прокормить прожорливое, катастрофически плодящееся человечество (хотя кормила без натуги стократно большие стада животной плоти). Из Мальтуса вытекало: кому-то надо прореживать (иль истреблять) двуногих. И этот приговор был утверждён незримым, но ощутимо осязаемым синклитом всемирных кукловодов. Они отслеживали несогласных с Мальтусом, мазали их клеветнической смолой, облепляли СМИ перьями – как деревенскую курву-поблядушку. Затем оттаскивали волоком из бытия, науки и известности: как Ивана Эклебена и Овсинского, Вавилова, как Мальцева и Моргуна, Иващенко, как Сулейменова, Бараева и Прохорова-старшего.

Вот почему Василий Прохоров, усвоив намертво взаимосвязь работающего на сытость бесплужного агровоззрения – с последующими похоронами заживо, стал изощрён, сверхосторожен в своём деле и в словесах о нём.

Ещё в отрочестве, намаявшись подмастерьем в свирепо-тощем советском хлеборобстве, он ощутил однажды шок от рухнувшей на темя и придавившей мысли: А ПОЧЕМУ?! А почему их сельский луг, к зиме по-рекрутски обстриженный зубами лошадей, коров, истоптанный до чёрной голизны копытами, уйдя бессильно, замертво под хладные снега, – весною сам собой взрывается густейшей, сочной зеленью? Его не пашут и не удобряют, его не засевают и не поливают… а он кишит червями в отличие от мёртвой пахоты! Практически не знает поражений от фитопатагенов и болезней! Живёт, цветёт и КОРМИТ! Задавшись сим вопросом и не подозревал Василий, что эта мысль веками, раз за разом падала из выси в мозги лучших оратаев и начиняла их позывом к пахотному бунту: зачем все хлеборобы, которых тычут мордой в безотвалку, как нагадившую в доме кошку мордой в её дерьмо, – зачем они рвут жилы, пашут и боронят, запахивают в борозды навоз? И ПУХНУТ С ГОЛОДУ В НЕУРОЖАЯХ! И почему земля тощает?

А если… пристегнуть самородящую систему луга к зернопроизводству, скрестить одно с другим? Не пахать, не удобрять и не травить химической отравой себя и тех, кто зарождался в материнских чревах… может не насиловать, не задирать подол Природе-Матушке, к чему зовут Мичурин и прочая орда сельхозкаганов, А СЛЕДОВАТЬ ЕЁ ПОДСКАЗКЕ?

… После Тимирязевки и аспирантуры его распределили в Среднее Поволжье, в агромашинный НИИ, обязанный выдавать аграриям сравнительные результаты испытаний новой техники и вырабатывать рекомендации: как, чем пахать и сеять, какая химия в борьбе с вредителями эффективней (ядовитей!).

Ушибленный своей идеей (пепел сгинувшего в ЧК отца и пепел славянского голодомора стучал в его сердце), Василий в первую же весну отправился искать участок для воплощения её. И на опушке леса набрёл на заброшенный огрызок пашни гектаров в пять, который напрочь и свирепо оккупировал его неистребимое препохабие СОРНЯК.

Он выбрал шмат земли пять шагов на пять. И промотыжил его тяпкой. Нафаршированный остатками чёрной полусгнившей стерни и рубленым чертополохом клочок панически и встрёпанно таращился в небо пожнивной щетиной.

Набив холщовый мешок землей, Василий в институте исследовал её на балльность. Земля, истощённая пашней, была на последнем издыхании – совокупный балл бонитета её был 30, тогда как балльность многих чернозёмов – за 70.

За лето Прохоров мотыжил усыновлённый клочок пять раз. В итоге многократно прорастающий и подрезаемый сорняк практически иссох. После чего ненастным поздним октябрём Василий вручную засеял подготовленную делянку озимой пшеницей Мироновской и Безостая-1 – под рыхлый дёрн. Засеял редко, разбросом – около двухсот семян на квадратный метр, вместо шестисот, установленных академиками. Засеял, как сказала бы эта зубастая компашка, – преступно поздно.

На колхозных пашнях уже вовсю щетинились взошедшие озимые, а прохоровский отрубёнок ушёл под снег чернёно-мёртвый, без единого росточка – как уходил под зимнюю бель тот выстриженный, вытоптанный деревенский луг в отрочестве. Содравши с шеи директивно-рабское ярмо, Василий с наслаждением и яростью взорвал все тухлые каноны и табу агроорды: он не пахал, не удобрял, не боронил свой карликовый клин, хотя тот был на издыхании по плодородной балльности. Вдобавок – не позволил озимым прорости до снега. За это у колхозных вожаков, по самым мягким меркам, выдёргивали партбилет и наделяли билетом волчьим – без права возвращаться в хлеборобство.