Гнёзда ласточек в огненной глине,
Груды ржавого сора в траве.
Свистну в воздух по певчие души.
И тогда, если мне повезёт,
Белобрюшки и береговушки
Хлынут в синее пламя высот.
На краю мирового порядка
Что ты свищешь во тьме огневой,
Щебетунья, летунья, касатка,
Птица-ласточка над головой?
Ты поёшь, что в жестокой обиде
Мир смывает полярная мгла.
Что проснувшись, Земля на орбите,
Как касатка в гнезде, – ожила.
Что от страшной космической силы,
Затаившейся в бездне родной,
Ни крылатым певцам, ни бескрылым
Не укрыться в ковчег ледяной.
Так прощай, человечье, земное.
От грядущего знанья знобит.
Снова разуму снится иное
В диких травах межзвёздных орбит.
И становится даром небесным
Смелость жить разоренью назло,
В чёрной туче над новою бездной
Вольной птицей ложась на крыло.
И щебечет хвостатое диво
Так легко, словно здесь меня нет,
На краю мирового обрыва
У лица пролетая, как свет.
***
У леса луна в изголовье.
Чуть видится поле.
Крапивой хлестнёт, как любовью, –
Внезапно и больно.
Зелёная заросль густая
До слез, до болезни
И жжётся, и не отпускает.
Ну надо ж – залезла!
Шарахнешься в сумрак солёный.
Умолкнет кузнечик.
Весёлою, злою, зелёной
Всё хлещет и хлещет.
И белым кромешным пожаром
И ноги и руки.
Любовь? Да не стоит, пожалуй.
На что эти муки?
***
Сгоревших звёзд за снегопадом свет.
Ищу друзей, которых больше нет.
Я жить хочу – и на себя сержусь.
Скриплю снежком. Ищу былую Русь.
Чужих витрин сплетаются огни.
Чужому веку светят фонари.
Чужая ночь. Чужой любви закон.
Чужая повесть варварских времён.
Шепчу: "Держись! За льдинку в кулаке,
За тёплый снег, растаявший в руке.
За лиры мёртвых – бьющий вьюгой прах.
За лики нищих в снежных фонарях.
***
Корявые ивы! Столетние ивы!
Под сонными вётлами – света извивы.
Летучие лозы! Покой долгожданный!
Луч, в кронах сквозящий над галькой песчаной.
Мир, светом представший сквозь влажные тени.
Рок, ласкою ставший в лучах примиренья.
Прилечь, и забыться в траве у дороги,
И вытащить лодку на берег пологий,
Пусть дикие утки, поднявшись на крылья,
Бегут по стоячей воде без усилья,
И селезень плачет над ряской зелёной,
И падают в воду шуршащие кроны.
***
Два брата тягались за славу умершего брата.
Два седобородых, как два петуха оглашенных
Идут друг на друга – друг другу впились в бородищи
И ну как тузить кулаками – локтями – друг друга.
А брат под замшелым гранитом у красной ракиты
Всё видел и слышал, но всё же не мог шевельнуться –
За смертные сны, он, бессмертный, ответить не властен.
А снилось ему, будто слава, – девчонка босая –
Хохочет вовсю и поёт, и свистит хворостиной,
И гонит, как коз, его род по отлогим долинам
Сквозь чертополохи: "А ну, окаянные козы!"
А козы кричат от испуга и топчут друг друга
И от хворостины свистящей бегут врассыпную,
А солнце за холм отдалённый садится. И вечер
Знакомые тропы скрывает колючим бурьяном.
Он хочет им крикнуть: и даром что седоголовы!
Опомнитесь, братья и сёстры, опомнитесь, дети!
Ведь к славе за милю нельзя подходить безоружным!
Беритесь за руки, хватайте лопаты и колья,
Спиною к спине – и держите вокруг оборону!
Но крика не слышно. И козы бегут врассыпную.
Девчонка хохочет вовсю и свистит хворостиной.
И род его крепкий рассыпан по третье колено.
***
– Где твои дети?
– На звезде,
В дожде, в ночном бреду.
– Где твои милые?
– Как где?
Скорей всего – в аду.