Выбрать главу

А между тем взглянуть на мир со старой колокольни он уже не может, и питают его творчество традиции литературы письменной, которая отличается от устного народного творчества, как магазинная сметана от деревенской. И можно с сожалением сказать о горькой этой участи словами А.Передреева: "И города из нас не получилось, и навсегда утрачено село". Хорошо, что писатель выходит из народа, да жалко, что он назад не возвращается.

Нет, интерес к народному слову, отшлифованному, как речная галька, ещё не утрачивается, более того – с годами усиливается жажда к тому, что рождено непосредственно в народной стихии, естественному, как дыхание, и точному, как восход солнца. Конечно, народ – это не только сельский житель и уже давно – чаще всего не сельский. Но по-прежнему эталоном национальной мудрости остаётся село, ведь крестьянский "лад" складывался веками и без его молчаливого "стариковского" одобрения городскому – не обойтись.

Поэзия Николая Якунина драгоценна именно своей народностью. Поэт-самоучка, он не имеет даже среднего образования, никогда не был участником литературных объединений, семинаров и совещаний.

Но нет худа без добра. Может быть, именно поэтому он долго сохранял свой жизненный уклад таким, каким получил его в наследство, и, живя среди родни и односельчан повседневными крестьянскими заботами, сам того не ведая, оставался частицей народа и выразителем его чаяний. Все эти годы он глядел вокруг глазами своих земляков, думал их думами, и было бы правильно сказать, что это народ писал его рукой. Скорее всего, судьбу его надо считать счастливой, ибо разве может быть для поэта большее счастье, чем возможность – хотя бы невольно – выразить взгляды и состояние народной души?

В стихотворениях Николая Якунина еще живёт и дышит уже ушедшая Русь с её песенностью и поэтичностью:

Перезревшие падают звёзды,

Поджигая напев на лету.

И припевки – поэзии гроздья –

Над притихшей деревней цветут, –

вспоминает он время, так странно исчезнувшее, растаявшее почти на глазах. С тех пор много воды утекло и многое изменилось, но самое главное:

Промчалась тревожно над сёлами

Последняя трель соловья,

А были когда-то весёлыми,

Певучими наши края, –

с тихой грустью недоумения сожалеет поэт об утраченной не только им радости, как ушедшей молодости. И никакого социологического исследования не надо, и никакие агитбригады уже не помогут, если поэт заметил этот тревожный факт. А ведь песня – работе не помеха, скорее, наоборот:

Как грянут бедовые бабоньки

Старинную песню – да так! –

Что острые косы да грабельки,

Как птицы, мелькают в руках.

Конечно, речь не о "молочных реках и кисельных берегах" былых лет, поэт хорошо помнит, что и тогда "жили не сытно, но весело", да не хлебом единым жив человек. А песня естественно украшала народный быт не только по праздникам, но и в будни, и уж тем более немыслимы были без неё молодые весенние ночи:

А в ночи – дождливые, вешние –

От песен светлело окрест.

По голосу парни нездешние

Своих находили невест.

Утеря деревней певучести – самая точная и самая, может быть, страшная примета перемен, произошедших в деревне в послевоенное время, и, видимо, необратимо. И вдвойне страшна эта потеря для поэта, ведь именно в той – песенной – атмосфере начиналось его творчество, как и творчество многих других – ставших или не ставших стихотворцами – людей: "Плывут мелодии, как реки, переливаясь и журча. И плещет в каждом человеке – в душе – прозрачный свет ручья". И если теперь немало ручьев затинилось, то в душах людских этих ручьёв замутилось не меньше. Заболотились родники, обезлюдели деревни.

Ах, деревушки с ликом древним, –

С тремя избушками вразброс, –

Вы, как засохшие деревья

Средь зеленеющих берез.

Кто с горькой болью, кто без боли,

Ушли от отчего гнезда,

Одни легко, по доброй воле,

Других заставила нужда.

Но нет, не стало здесь просторней…

Это неожиданное наблюдение ("не стало здесь просторней") дорогого стоит. Если не стало просторней, значит, случилось что-то неправильное, неестественное, нездоровое. И тоска одиночества ("Нахлынет слабость в этакой глуши") возникает потому, что поэт горше всех переживает замену уходящего пустотой. И даже в обыденности текущих дней, которые скрадывают, делают старение деревни, как и любое старение, незаметным, оно не ускользает от внимательного, всё понимающего, пугливо-прощального взгляда, – так глядят на неизличимо больных близких людей.