Что же изменилось за столь долгий срок? В сентябре 1989 года, после окончания аспирантуры Академии общественных наук я был утвержден секретариатом Союза писателей СССР на должность заведующего огромной редакцией поэзии издательства "Советский писатель" (потом я узнал, сколько людей было против: например, и А.Вознесенский, и Е.Сидоров прочили на эту ключевую для поэтического процесса должность – другого человека). Я вышел на работу, начал вникать, разбираться в завалах и давних долгах, увидел "замороженную" рукопись В.Завадского и элементарно поставил её в план 1991 года. Автор это прекрасно знает, горячо благодарил меня устно, но затемняет всё страдательными глаголами – "была издана". Без упоминания "виновника" и публичного слова благодарности. Да же что у нас, книги – сами издаются, вопреки мнению Фогельсона и других редакторов – вдруг вылетают в свет?
Послушайте, какой бред он пишет в "Послесловии": "Итак, "злосчастная" книга была, наконец, издана-в 1991 г. И не поздравления, а соболезнования был я готов принимать в связи с этим "юбилейным изданием". Им меня, так сказать, "поставили на место", с чем я и "примирился". Не стал никому доказывать свою, казалось бы, более чем подтверждённую (см. выше) профпригодность в качестве юмориста-сатирика. Как же я "спасался" в это и предыдущее время? Года два я зарабатывал на жизнь, организуя официальные выступления по договорам с профсоюзными организациями учебных заведений, предприятий, учреждений. Когда же профсоюзы были "обесточены", я лишился и этого заработка".
Что же с нашими литераторами происходит? Откуда эти роковые кавычки? Какие соболезнования можно принимать по поводу выпущенной мной книги тиражом в 20 000 экземпляров и с оплатой по 2 тогдашних руб. 40 коп. за строку? Ведь прошло с тех пор много безумных лет, Завадский должен через тьму годов благодарить судьбу и нас – пришедших новых руководителей издательства – за то, что мы успели перед августовскими событиями 1991 года, последующим отпуском цен и развалом всего хозяйства, включая издательское, выпустить в свет его гонорарную книжку, разошедшуюся по всем магазинам через "Союзкнигу". Дальше нагрянул разгром и мрак. Какие там профсоюзы и очереди на издание! Ничего не помнит, не ценит, не осознаёт. Так что же тогда народ в несознательности укорять, если у нас юмористы таковы?
Интересно, что новая книжка Завадского открывается пародией на покойного Евгения Храмова – "Беспамятное", которая начинается, как обычно, не очень артистично:
Боже мой, как же памятью я прохудился!
Целиком отношу эти слова к позиции моего коллеги, бывшего товарища, которого я реально поддерживал в решающие моменты литературной судьбы. Оказывается, напрасно. И реплика эта рождена не простительной личной обидой, а гражданским гневом и полным недоумением: почему наши литераторы "прохудились памятью" и не могут печатно писать правду, называя имена, события, обстоятельства? Даже в безобидной ситуации – от руки одно, а типографски, пусть малым тиражом – другое. Так какую же литературу и нравственную атмосферу мы создаём? Какой доверчивости и благодарности ждём от читателей? Не нахожу ответа над подаренной и, увы, не смешной книгой.
Снова вспоминаю Фёдора Достоевского: "Хорошо смеётся человек – хороший человек"… Уж про хорошее поведение смехачей и говорить не приходится.
ЧЕСТНЫЙ ПУТЬ
Радостную весть прислала мне из Вологды Анастасия Александровна Романова: собирают книгу воспоминаний о моём незабвенном старшем друге, собрате по лирике, полном тёзке Александре Александровиче Романове. Давно пора! Чем дольше живу я на белом свете, чем больше общаюсь с людьми, встречаюсь с творцами, тем глубже осознаю: человека такой внутренней чистоты и цельности – мне, пожалуй, больше не встречалось.