Страшное различие в диаметрах ствола деревца ниже удавки и выше неё за лето сильно усилилось. Сужение в месте перехвата становилось препятствием для роста Грушеньки. Ей не хватало соков земли. Я взял стамеску и в двух местах, углубившись в кору, перерезал бечеву, но результата это не дало.
В августе она начала желтеть и вскоре надломилась ровно по кольцевой канавке, очерченной бечевой. Всё случилось так, как я в тихом отчаянии и предполагал.
Не трогая веток, не обрубая их, я целиком отнёс её на кучу валежника в недальнем леске. Там Грушенька пролежала на виду до самого снега. Проходя мимо, я не мог спокойно смотреть на неё. Её стройное тело было видно издали. На тёмной куче валежника она странно мерцала матово-жёлтым неживым светом. Потом её занесло снегом.
Зимой я часто вспоминал Грушеньку, винил себя за досадную промашку.
А весной случилось чудо.
Из единственной почки на оставшемся невзрачном пеньке развился побег.
Я возрадовался! Появление побега было как бы моим неким оправданием и надеждой, что деревце всё же вырастет, что я не загубил хрупкую жизнь.
Не пресеклась веточка жизни…
За счёт крепких родительских корней побег развивался бурно. Я усердно следил за кроной, едва успевая делать обрезку. Даже летом обрезал ветки, настолько Грушенька торопилась в росте.
Сильно меня беспокоило место сочленения старого ствола и нового. Была некая, по моему разумению, опасность в этом разветвлении. Ветром могло расщепить его.
Всё образовалось само собой. Новый ствол так быстро рос, что на четвёртый год пенёчек пропал в крепком теле молодой груши. Оно его вобрало в себя. И в этом мне увиделся особый смысл.
В мае Грушенька зацвела.
Впереди было лето, и я задумал поменять трубу у баньки. Один из помогавших мне приятелей оступился на крыше и не удержал скользнувшую вниз металлическую лестницу. Она со всего маху обрушилась на Грушеньку.
Приятель тоже упал. Ему повезло: получил лёгкий ушиб колена и лёгкий испуг. Грушеньку тяжёлая лестница расщепила пополам. Половинки дерева повалились в разные стороны.
Когда я пришёл в себя, ничего не оставалось делать, как спилить её, чуть ниже того места, где она раздвоилась. Место спила, большой такой белый пятак, замазал, как положено, садовым варом.
Я все надеялся, что будут побеги. Лето ещё впереди! Подходил к пеньку, на метр торчавшему из земли, и всё высматривал: не появились ли? Мне так хотелось, чтобы именно Грушенька возродилась на этом месте. Другое дерево посадить? Я об этом не думал.
Но побегов так и не было.
Потом приехал мой внук. Осенью мы сделали из сосновых жёлтеньких досочек в виде домика весёлую кормушку для птиц. Поставили её на оставшийся от груши пень и прибили гвоздём. Получилось замечательно.
Прилетали в наш трактирчик подкрепиться и воробьи, и синицы, и даже прикочевавшие издалека, гонимые холодом красивые свиристели.
Радоваться бы! Внук и радовался! И не догадывался спросить: что это за пень, на котором так ладненько расположился птичий трактирчик?..
Не знал, что это груша. Он её никогда не видел. А я и на следующую весну всё надеялся, что появятся побеги. Но этого не случилось.
Теперь, став с годами суеверным, я думаю: может зря мы приспособили кормушку на Грушеньке? Не поверили ей. В её возрождение усомнились. Лишив своей поддержки и веры – лишили её жизни. Всё как у людей?!..
Или это у меня старческое?
ДАЛЬНОБОЙЩИК
Ну что, блин, рассусоливать? Любовь... любовь!.. Если она есть, то есть! А нету – ищи ветра в поле.
Я – дальнобойщик. Вернулся домой, а она мне подарочек приготовила:
– Всё, Коля, не нужны мне никакие твои денежки. Не жена я тебе больше. Ушла от тебя, с другим живу. Мне муж нужен, а не эти твои: приехалуехал. Как морячка. На фига мне твои подарки, квартира?
Сгоряча разговоры разговаривать начал, а потом думаю: "А мне на фига это, если она уже полгода с другим живёт?" Половину вещичек своих к нему перетащила, а я и не заметил.
Ушёл сам, без скандала. Квартиру оставил – с ней же наш сын Ванька. У меня вторая однокомнатная есть. Небольшая, правда, но… перетрусь.
Запил, было, сначала. Один же! Что делать?