Как правило, мистические произведения в поэзии склоняются к картинам отчётливо прорисованным. Такая определённость в описании мира исподволь выдаёт склонность автора к дидактике. У Кузнецова читатель регулярно сталкивается с бытийной мистикой происходящего, когда наглядный сюжетный поворот вызывает смутный, тревожный, а подчас и грозный отголосок в природе и времени.
Подобно евангельским повествованиям, "Путь Христа" Кузнецова пронизан совпадениями действий, предметов и слов. Так, "пощечина Христу" трижды возникает на страницах поэмы, причём не только как свидетельство злобы мира, но и как абрис его житейской ограниченности. Все земное обижает и бьёт Спасителя, и в том – едва заметные знаки Его грядущей смертной муки. Но иной читатель раздражённо скажет: Магдалина не по праву заносит руку на Христа, тут – кощунство и недопустимый творческий произвол автора. Хотя – имеющий глаза да увидит... Иосиф с семьей бежит, захватив с собой "лесину", из которой намеревался сделать гроб умершему старейшине Назарета, но вскоре рубит из нее "колыбель для дитяти". Вот маленький образ уходящего ветхого мира, нарождающегося мира новозаветного и их соединительного звена.
Кузнецов населяет поэму дополнительными персонажами, вводит новые события – и это не только приближает фигуру Христа к простым людям, но и человечески отепляет многие Его суровые смыслы. Причем, эти авторские лица и происшествия исключительно органичны как фигуры в реалистическом развитии новозаветного сюжета. Таков бедуин у костра, дымом которого играет маленький Иисус; упавший с крыши и разбившийся мальчик, которого Он воскресил, будучи ребёнком, задолго до первого публичного чуда на свадьбе в Кане Галилейской.
По словарю и интонации поэма сближается с народными духовными стихами. В её тексте много ласкательных слов, анафорических приёмов и иных примет народной лирической поэзии. Пожалуй, это видимое соприкосновение с фольклором в эпической поэме очень часто действует на антагонистов Кузнецова как красная ткань на быка. Русификация интонации кажется им возмутительной, она будто бы умаляет надмирный пафос священного сюжета.
Так католики в Японии, обратив местных жителей в свою веру, дали им иконы, на которых лица святых были изображены с раскосыми глазами – дабы аборигены воспринимали угодников Божиих более прочувствованно. Но у Кузнецова – не "умозрение в красках", а "словесная икона". Причем – авторская, "моя". Не изменён антураж, идентичны лица, адекватны смыслы – лишь голос рассказчика резко индивидуален.
И такая икона, словно вытолкнутая на поверхность жизни из трёхвековой толщи русской литературы через слова, голос, ум и сердце Юрия Кузнецова, достойна понимания, уважения и любви со сторо- ны соотечественников.
В предсмертном кузнецовском стихотворении "Поэт и монах" можно увидеть знаки поло- жительного отношения поэта к живописи Рафаэля и Микеланджело. Но если для художников Возрождения было важно выявить чисто человеческую личность и показать, что все глубины библейских сюжетов вполне доступны всякому человеку (об этом замечательно написал А.Ф. Лосев), то Кузнецов поставил перед собой совсем иную задачу.
Мистика его поэмы не нуждается в доказательствах и не сводится к набору простых тезисов и приёмов, подстать руководству для начинающего фокусника. Сохраняя священную Тайну, он старался приблизить её к русскому человеку.
Бережно относясь к его духовному и культурному прошлому, он хотел показать дорогу, уходящую за горизонт и никогда не кончающуюся.
И всё это – вымолвить на родном языке как наследник древней русской песни и подлинный литературный гений сумрачного рубежа двух христианских тысячелетий.
(обратно)
Кирилл АНКУДИНОВ ГОТИКА ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА
Маленькая поэма "Змеи на маяке", написанная Юрием Кузнецовым в 1977 году, занимает особое место в творчестве поэта. По жанровым характеристикам она близка к притче (к слову, притча – один из самых типичных для поэзии Юрия Кузнецова жанров), но есть одна особенность, которая отличает эту поэму от притчи: притча должна иметь внятное толкование, про поэму "Змеи на маяке" нельзя сказать, что она имеет внятное толкование. Это – поэма-загадка, поэма, требующая расшифровки. Далеко не случайно она фактически оказалась вне поля зрения исследователей, занимающихся творчеством Юрия Кузнецова. По ряду параметров поэма "Змеи на маяке" приближается к жанру "готической новеллы", однако этот жанр по своей природе относится к числу прозаических; "готические новеллы", написанные в стихотворной форме, встречаются крайне редко и, как правило, являются стилизациями. Текст Юрия Кузнецова – не стилизация, он лишён иронии, направленной на жанр. Этот текст как бы находится в промежутке между двумя жанрами – между притчей и "готической новеллой".