Он неуклюже отворачивался, а она, уже рыдая, твердила:
– Ты подумал, чем теперь я буду жить?! Да ты не только себя, ты и меня предал, Славочка!
– Вот если бы я, как другие, не мог своим детям купить ботинки, то тогда бы… – он не договорил, потому что, оказывается, оба сына глядели на них сквозь проём кухонной двери из глубины неосвещённого коридора.
– Быстро спать! – крикнул он почему-то так жалобно, что сыновья тут же исчезли.
Надежда Викторовна встала, закрыла кухонную дверь, вернулась уже обыкновенною, даже без слёз, и объявила:
– Я ходила в школу, меня после моего стажа в "Юном художнике" возьмут преподавать МФК!
– И мы будем жить, как Мальвина с Буратино…
– Мы будем жить, как жили! А главное ты, ты опять будешь обыкновенным поэтом! А дети наши с голоду не умрут! Потому что они – твои дети, а не дети какого-то переписчика дурацких сценариев!
– Ты хоть отдаёшь отчёт своим словам?! – взмолился он, а затем вдруг в отчаянье добавил: – Ты же их мать… Почему ты только о себе и обо мне, а не о них думаешь!
– А ты… ты…
Ей не хватило дыхания, прежде чем он понял, что она на самом деле ему хотела сказать. Вскочил, обнял её, стал целовать её опять помокревшие щеки. Но она, перетерпев суматошные его поцелуи, сказала вдруг абсолютно спокойно:
– Ладно, больше не буду тебя мучить… В конце-концов, я…
– Да и ты, и я… мы же понимаем, что не всегда бывает так, как нам хотелось бы…
Он усадил её, зажёг под чайником газ, поставил на стол чашки…
– Вот, даже чая с тобою не выпили…
– …в конце концов, кто я такая, чтобы тобою распоряжаться, – уже почти спокойно договорила она.
– Да не распоряжаешься ты мной… Мы чай будем пить?
– Я сама заварю...
А у Санкина дела пошли в гору. В расчёте на универсальность Шевцова подрядился он создавать телепередачу на канале, частоты для которого выкупила одна известная нефтяная компания. И бедный Шевцов уходил из дома в половине восьмого утра, а возвращался, в лучшем случае, к одиннадцати вечера, а чаще – за полночь, с чугунною головой.
При этом он понимал, что если его пока ещё не отодвинули в сторону более молодые да более ловкие умельцы, то лишь потому, что побаивались его личной дружбы с самим Санкиным, – а кому он будет нужен, если вдруг Санкин станет без него обходиться?
В одно из воскресений Надежда Викторовна сообщила, что заедет к ним Михаил Попов. Шевцов этой новости обрадовался. Никак не мог дождаться, пока Попов заявится. А потом, под водку, никак не мог он с Поповым наговориться досыта и о древнем Египте (кто ж знает, почему именно на этой теме они вдруг разгорячились), и о том, почему Доброскокин, даже уехав в свой родной Калач, рассказы не пишет, и даже о последних событиях в Чечне…
– Вот видишь, надо нам про людей не забывать, – удовлетворённо сказала Надежда Викторовна мужу, когда Попова проводили они до метро.
– Да, хорошо посидели…
– А в Союзе писателей, между прочим, скоро откроется выставка Васечкина. Так что сходим мы и туда.
На выставке Васечкина, когда-то появлявшегося со своими картинами и в Манеже, и на Кузнецком, а теперь экспозиции в узком коридоре Союза писателей России радующегося, Шевцов, пока супруга делилась с художником своими впечатлениями о его новых работах, не удержался и занырнул вместе с прозаиком Трапезниковым в кабинет к Юрию Лопусову. И просидел там, пока за разговорами не допиты были все лопусовские запасы.
Надежда Викторовна дожидалась его, как Алёнушка, потерявшая братца Иванушку. "Ты прости… мы нечаянно разговорились…" – пробормотал он. "Я понимаю…" – трагически прошептала Надежда Викторовна. "Да ничего ты не понимаешь!" "Ну да, конечно… – обиженно согласилась она. – А когда-то тебе никто не был нужен"…
– Ну, не специально же я от тебя сбежал… Так само получилось…
– Что само получается, то и должно быть…
С тех пор она принялась убеждать мужа, что ему требуется некая личная жизнь. Он терпеливо пытался убедить её, что личная жизнь ему не нужна. И это было правдой. Более того, он вдруг понял, что его жизнь будет не фальшивой только в том случае, если будет она такой же неприкаянной, никому не нужной, как и его неизданная книга новых стихов.