Вот она опустила ноги к полу, и правая застучала по прохладной доске, затряслись руки, широко, зевками стал раскрываться рот, безобразно обнажая дёсны. И это на целый день теперь".
Мучения героини А.Солженицына носят периодический характер: "И в эту жизнь, густую заботами, ещё врывалась временами тяжёлая немочь. Матрёна валилась и сутки-двое лежала пластом… сама Матрёна не ела, не пила и не просила ничего".
Своеобразно отношение героинь к вере отцов и дедов. "Не сказать, однако, чтобы Матрёна верила как-то истово. Даже скорей была она язычница… Сколько жил я у неё – никогда не видал её молящейся, ни чтоб она хоть раз перекрестилась. А дело всякое начинала "с Богом!" и мне всякий раз "с Богом!" говорила, когда я шёл в школу… Был святой угол в чистой избе, и иконка Николая Угодника в кухоньке. Забудни стояли они тёмные, а во время всенощной и с утра по праздникам зажигала Матрёна лампадку", – пишет о своей героине А.Солженицын.
Сходно отношение лихоносовской Мареи: "В Бога она верит время от времени, когда как найдёт – чаще в минуты слабости и обиды, – молитв не помнит, знала в молодости, да забыла, но в церковь ходит исправно, спрашивает верующих, скоро ли намечается служба, постится перед великим праздником, сама печёт вкусную белую пасочку и несёт, завернув её в белый платок, святить; слушает, смотрит на разрисованный ангелами и святыми потолок, крестится вслед за старушками…"
Не отказывают обе сельчанам в помощи: Матрёна пашет огороды, Марея сидит с соседскими детьми.
В чём же тогда своеобразие, отличия? Они, как представляется, в авторском отношении, в позиции, с которой писатель оценивает и изображает героиню и окружающий мир. Олег Михайлов, изучавший творчество и Лихоносова, и Солженицына, справедливо заметил: "Мы знаем примеры, когда рассказ "от себя" превращается в рассказ "о себе", любование миром парадоксально оборачивается любованием собою, собственными переживаниями, тонкостью и интеллигентностью своей души".
Это, как представляется, случай А.И. Солженицына. Уже первые строки рассказа "Матрёнин двор" наводят на размышления. По словам повествователя о причине замедления хода поездов на месте трагической гибели Матрёны и двух её родственников, "только машинисты знали и помнили… Да я". В авторском изображении Матрёна – праведница. Все окружающие – злы, алчны, неблагодарны. Да и гибель героини по-настоящему переживал лишь один повествователь. Даже у гроба Матрёны рассказчик углядел лишь то, что "плач над покойной не просто есть плач, а своего рода политика". И ни одного, кроме, разумеется, самого повествователя, искренне скорбящего. Может, герою просто не повезло с деревней?
Но больше верится в творческое чутьё Виктора Лихоносова. Защищая местного контуженного парня с чудинкой Федю, Марея скажет:
– Не ыбижайте его, нехорошо смеяться над больным.
Она не станет единственной светлой точкой в чёрной картине мира. В многочисленной толпе на причале найдёт Марея поддержку: "И не стыдно вам? – заступится за Федю женщина с ребёнком. – Вам бы так. Какие всё-таки есть люди, – качает она головой".
Есть ещё одно несоответствие, которое наводит на мысль об авторском произволе, о стремлении Александра Исаевича Солженицына выдать свои чувства и мысли за душевные проявления героини. Матрёна потеряла шестерых детей. Но никогда (!) она не только не посещает могилки детей (а что может быть дороже для одинокого человека, потерявшего всех близких), но, по версии Солженицына, даже не высказывает такого намерения.
Марея же, планируя свой день, обязательно находит время зайти на кладбище: "Там, среди редких рябых стволов, находит она могилку в полыни, подправленную на той неделе её руками, уже осевшую за годы, с выгоревшим крестом…" превозмогая страх, она возвышает голос против брата, забывшего о сыновних обязанностях: "Когда ж мы оградку матери сделаем? Я давече посмотрела – у чужих могилки как могилки, а на нашей повалилось всё".
Неудивительно, что в рассказе "Матрёнин двор" единственная серьёзная старушка, осуждающе глядевшая на похоронах на окружающих, в авторском восприятии "у гроба мурлыкала Псалтырь". Такое отношение к православию характерно для Солженицына.
Показателен рассказ "Пасхальный крестный ход". Однонаправленный, узко прямолинейный взгляд писателя не допускает никаких исключений. Девчата в церкви со старушками "перетявкнутся и наружу". Парни "все с победным выражением…, все почти в кепках, шапках". Та же схема, что и в "Матрёнином дворе", – все кругом не такие, один автор судья, у которого истина. Отчего же тогда он, столь принципиальный и непримиримый в оценках, остаётся безучастен к происходящему, не сделает замечание непотребно ведущим себя в храме?