Эти заключительные слова отца Серафима и прекратили разговоры. Праздничное настроение с новой силой разлилось среди собравшихся.
------------
Отец Серафим шёл немного усталый, но с радостным чувством: он всегда был доволен, когда удавалось в добропорядочной обстановке выговориться, как бы проверяя себя, утвердить свои мысли и самому услышать мнение молодых умов. Сегодня ему показалось, что правильно объяснил и донёс близкое, родное и выстраданное.
Уйдя в себя, он не заметил, как неожиданно перед ним появился человек лет тридцати-сорока. Волосы незнакомца были длинные, рыжеватые, на голове круглая шапочка. От неожиданности отец Серафим чуть не перекрестился, но сдержался и посмотрел внимательно. Незнакомец уважительно поклонился:
– Разрешите обратиться, отец Серафим?
– Почему нельзя? Можно… но не видел тебя раньше, сын мой… Хотя вижу не нашего прихода… похоже… иудейской веры.
– Точно так-с, но не обессудьте, что время отнимаю. Либстер Айзик Самуилович, председатель местной еврейской общины. Имею часовую мастерскую и лавку на Московской улице.
– Готов выслушать людей любой веры.
– Я собственно, хочу ходатайства вашего по поводу мальчика… Хочу его забрать из приюта и передать в только что приехавшую семью… Там ему будет неплохо… всё-таки родственные души.
– Уж ли тот ли красивый мальчик, что говорила Марья Константиновна?
– Так точно-с. Он самый… И Марья Константиновна со своей стороны ходатайствует по моему прошению. Но без вас трудно добиться.
– Почему ж противитесь принятию христианства мальчиком?
– Вы ж понимаете… мальчик из еврейской семьи...
– Но он сирота… государство позаботилось о нём, в христианской вере он будет на твёрдых ногах. Церковь является частью и опорой государства Российского. Ведь он родился в России… и ему будет она родиной не только в географическом смысле, но и духовном.
– У нас так не принято… мы другой веры.
– Другой веры… Меня всегда удивляет противление православию в России… Многие иностранцы, в том числе Екатерина Великая, приняли православие… Царица считала себя русской, а про немецкую кровь и не вспоминала… Признайтесь, трудно жить здесь с вашей верой… Разве вы не хотите, чтобы ему было лучше?..
– Всё-таки мне трудно объяснить, и вам понять меня… Я не хотел бы…
– В этом-то и вопрос… Я-то знаю, в чём разница христианства и иудейства. Не хотите вы здешней родины… Не поняли вы Моисея, который водил вас…
– Ну причём тут Моисей?.. И дело вовсе не в иудейской вере… Хочется сохранить близкого по духу человека…
– Это хорошо, что верите духу… вера необходима… Просто не осёдлый у вас менталитет, а Россия сильна своими корнями.
– Могут быть и другие убеждения…
– Не хотите вы трудиться по-настоящему на этой земле… От того все беды ваши… и в конечном счёте… наши.
– Что вы говорите?.. Разве не трудимся денно и нощно?
– Трудитесь, но как и в каком качестве?.. Норовите всё легко, краткосрочно… и быстрей выгода… Иудеи ждали другого Миссию, который не заставил бы их много трудиться, но возвысил бы их среди других.
– Не понимаю.
– Назовите мне хоть одного местного земледельца, купца или строителя. Тут надо мыслить крупным масштабом… и быть хозяином на своей земле… А любите вы банки, лавки… перепродать чужой труд.
– Ведь всякая работа нужна.
– Это верно… Трудно переубедить… Но, по-вашему, всему есть цена, даже Богу… тридцать сребреников… А деньги – это своеобразный фетиш… Природа живёт без денег и всяких благ… и только здоровеет, а мы всё слабеем изо дня в день.
– С вами трудно спорить… да и не готов я… Хочу к вашему сознанию воззвать, чтобы поверили мне… Будет мальчику лучше с людьми нашей крови… у них нет детей, а люди они обеспеченные… недавно приехали… Вот документы… Траутман.
Отец Серафим внимательно посмотрел на Либстера:
– Праздник нынче… хочется делать добро, но добро ли сделаю этим?
– Отец Серафим, буду очень признателен вам за благодеяние.
– Хорошо… посодействую… Потому, как любого… уважаю… Надеюсь на благие намерения.
– Покорнейше благодарю... Заходите в мастерскую, в лавку… любой подарок к празднику для вас.