– Все очень просто, капитан, – сказал бомж, закусив помидором. – На некоторых банках, из тех, что остались на промежуточной площадке, губная помада. Трех разных цветов. На водочных бутылках помады нет. Только на банках из под кока-колы.
– А шприцы? – напомнил Зайцев.
– Шприц, – снова поправил его Ваня. – Кстати, ты его изъял?
– А зачем? Этих шприцов на каждой площадке…
– Вчера им не пользовались ни мальчики, ни девочки… Это старый шприц.
– А они не всегда пользуются новыми, – заметил Зайцев.
– Тем, который валялся у подоконника, воспользоваться нельзя. Поршенёк уже не двигается. Присох, приржавел… И еще, капитан… Человек, который угощал нас водкой из холодильника, сказал, что молодежь гудела до полуночи.
– И что из этого следует?
– А бомжара сгорел на рассвете. Около пяти утра.
– Какой бомжара?! – отшатнулся Зайцев от стола.
– Сегодня утром на площадке второго этажа сгорел бомж, – негромко произнёс Ваня и снова наполнил стаканы. А поскольку я тоже бомж… То для меня важно найти человека, который это сделал. Давай, капитан, помянем раба божьего… Мир праху его, земля пухом, как говорится, – и Ваня, не чокаясь, выпил до дна.
Выпил и Зайцев. Да так и остался сидеть с пустым стаканом в руке и уставившись невидящим взглядом в стену.
– Почему ты решил, что это был бомж? – наконец, спросил он.
– Капитан… Если сгорит мент, ты ведь сразу догадаешься… Кусочек погона, пуговица, лычка… Здесь то же самое… Возле уха у него остался несгоревшим клок волос, ноготь на большом пальце правой руки… Ты видел когда-нибудь ногти у бомжей? Я не в счёт, я под твоим присмотром… Так вот, один ноготь на большом пальце огонь пощадил… Подошвы ботинок, дыра на носке… Щетина на подбородке… Она ведь тоже разной бывает… Некоторые носят щетину, потому что модно… А некоторые – по другой причине…
– Но это же меняет дело, – озарённо проговорил Зайцев, поднимаясь. – Всё предстаёт совершенно в другом свете… Если это действительно так… Всё, Ваня, заканчивай тут без меня, я пошёл! – И Зайцев быстрыми решительными шагами направился к двери.
– Подожди, капитан, – остановил его Ваня.
– Ну? – обернулся Зайцев уже из коридора.
– Ты бы заглянул завтра ко мне… Часа в четыре… Утра.
– Зачем?
– Пойдём на задержание, – и Ваня вскинул правую руку вверх и чуть в сторону, как это делали древнегреческие боги в минуту ответственную и судьбоносную. – Убийцу будем брать. Хочу при этом присутствовать. Дело чести, капитан.
На следующее утро, ровно в четыре часа, когда рассвет едва забрезжил над крышами домов, в дверь бомжары раздался чёткий, частый стук.
– Входи, капитан, – устало проговорил Ваня, поднимаясь с кушетки. Он был уже одет, обут и полностью готов к выходу.
– Не передумал? – спросил Зайцев вместо приветствия.
– Ты с машиной?
– И с двумя оперативниками. Считай, группа захвата поступила в полное твоё распоряжение.
– Это правильно, – кивнул Ваня. – Можно сказать, грамотно, – добавил он, уже спускаясь по лестнице.
– Куда едем? – Зайцев включил мотор газика.
– По вчерашнему адресу. Улица Петровская, как мне помнится. Въезжаем во двор, останавливаемся недалеко от знакомого нам подъезда, гасим габаритные огни и ждём.
– Чего ждём? Погоды?
– Не надо, капитан, нервничать, – произнёс Ваня, когда машина остановилась, и Зайцев действительно выключил все огни. – Клиент на месте, ничего не отменяется.
– Он живёт в этом же доме?
– На седьмом этаже, – усмехнулся Ваня.
– Господи! – простонал Зайцев. – А про этаж-то, откуда тебе известно?
– Думаю, – Ваня чуть вскинул правую руку вверх и в сторону. – Могу тебе сказать даже, чем он занимается в данный момент.
– Ну?
– Чай пьет, – Ваня помолчал. – А вот сейчас спускается в лифте. У них там от лифта к входной двери ещё один лестничный пролёт вниз… Ты предохранитель на пистолете снял?
– Успею, – проворчал Зайцев.
И в этот момент неожиданно громко хлопнула входная дверь. Вышедший человек, в тёмном пиджаке и джинсах, хотел было попридержать дверь, но не успел и она громыхнула сильнее, чем ему бы хотелось.
– Это он, – сказал Ваня негромко.
– Можно брать? – неуверенно спросил Зайцев.
– Я не знаю, как у вас принято поступать в таких случаях…
– Берём, – сказал Зайцев и, распахнув дверцу, выдернув из кармана пистолет, первым выпрыгнул из машины. Оперативники бросились вслед за ним. Невзрачный человечек с сумкой на наплечном ремне от неожиданности бросился было бежать, но, сделав несколько шагов, остановился, поджидая Зайцева и оперативников.
– Ну, вот, – негромко проговорил Ваня, всё ещё сидя в машине на переднем сидении. – Прощай, друг бомжара… Все, что мог, я для тебя сделал. Царство тебе небесное… Земля пухом… Последние минуты твои были… тяжёлыми.
Ваня выбрался из машины, осторожно прикрыл дверцу и, стараясь не смотреть на оперов с задержанным, побрёл в противоположном направлении.
– Вечером загляну! – крикнул ему вслед Зайцев.
Не оглядываясь, Ваня помахал в воздухе рукой – дескать, слышу тебя, дескать, жду с нетерпением.
И наступил вечер.
Ваня лежал на своей кушетке в милицейском общежитии, куда определил его Зайцев – непонятно на каких правах и на каких основаниях. Ваня думал о жизни, и мысли его были хотя и печальны, но светлы. А ещё он думал о далёких двойных звёздах цефеидах, которым посвятил всю разумную часть своей жизни, все свои страсти, надежды и упования. Потом оказалось, что в стране, в которой он жил, цефеиды никому не нужны; после некоторых перемен в этой стране многое оказалось никому не нужным, в том числе и он, неплохой астроном, как он иногда называл себя…
На этом Ванины бомжовые мысли прервались, поскольку в дверь раздался частый, чёткий стук. Конечно, это был следователь Зайцев, обязательный и тоже чёткий, как в мыслях, так и в поступках.
– О чём задумался, детина? – спросил Зайцев, выкладывая на стол пакеты с продуктовыми гостинцами.
– Цефеиды, капитан… Цефеиды сегодня опять потревожили душу мою… Ты пришёл, чтобы поздравить меня?
– Хотелось бы, Ваня, но… Как бы это тебе сказать, чтобы ты не обиделся… Рановато.