Но он никогда не забывал о русской культуре, был традиционалистом. При всей своей всемирности считал себя национальным русским поэтом: "Не в тёмном хлеву на соломе, Не где-нибудь на чердаке, – Как в отчем наследственном доме, Я в русском живу языке…" Если бы вторая эмиграция дала только Ивана Елагина, она уже этим бы себя оправдала.
Не была моя жизнь неудачей,
Хоть не шёл я по красным коврам,
А шагал, как шарманщик бродячий,
По чужим незнакомым дворам.
Полетать мне по свету осколком,
Нагуляться мне по миру всласть
Перед тем, как на русскую полку
Мне когда-нибудь звёздно упасть…
30. Дмитрий КЛЕНОВСКИЙ. Последний русский акмеист. Последний царскосельский поэт, по уши влюблённый в Гумилёва. И никогда не простивший его палачам. Как поэт начал печататься ещё в России, первая книга стихов "Палитра" вышла в 1917 году. Но по-настоящему его талант расцвёл в эмиграции, в Германии, куда он переезжает из России в 1942 году. Широко печатается в эмиграции, и наравне с Елагиным становится лидером литературной второй волны из "Архипелага Ди-Пи". С Россией старается в своей поэзии не порывать: "Я служу тебе высоким словом, На чужбине я служу тебе…" Продолжил классическую линию русской поэзии.
На рубеже последних дней
Мне больше ничего не надо,
Вокруг меня уже прохлада
Прозрачной осени моей.
Пусть стали медленней движенья
И голос изменяет мне,
Но сердца в полной тишине
Красноречивее биенья.
Ложится сумрак голубой
На тяжелеющие веки,
И так прекрасно быть навеки
Наедине с самим собой.
31. Ярослав СМЕЛЯКОВ. Его поэзию любили даже те, кто не знал такого слова "поэзия". "Если я заболею, к врачам обращаться не стану…", или "Хорошая девочка Лида на улице Южной живёт…" Просто, понятно и так близко всем. Остаётся загадкой, отчего у такого простого, любимого народом поэта такая сложная судьба. Один лагерь, второй лагерь, и так четыре срока… Впрочем, и лагеря не изменили его наивную и простую душу. Он даже не писал про них, не теребил свою душу. Он не продолжил наш Серебряный век, но и не отверг его. Он был лишен трагизма и полон любви. По сути своей, он был рождён для счастья, вот оно и пришло к нему в поэзию, а значит, и в жизнь. А что лагеря?..
Если я заболею.
К врачам обращаться не стану,
Обращаюсь к друзьям
(Не сочтите, что это в бреду):
Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Ночную звезду…
32. Арсений ТАРКОВСКИЙ. Первые стихи поэт опубликовал ещё в 1926 году, но потом на несколько десятилетий ушёл в восточные переводы, где добился и признания и успехов. Но все эти государственные премии и награды закончились, когда прочитали горькое признание поэта: "Для чего я лучшие годы Продал за чужие слова? Ах, восточные переводы, Как болит от вас голова". Поэт воевал, был тяжело ранен, писал проникновенные стихи: "Русь моя, Россия, дом, земля и матерь…" Его стихотворение о русской земле в чём-то сопоставимо со стихотворением "Народ" Иосифа Бродского. Вадим Кожинов относил его к "неоклассикам", продолжающим классическую традицию русской поэзии. Анна Ахматова писала: "Этот новый голос в русской поэзии будет звучать долго…" Вот он и звучит, чисто и возвышенно.
За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел небессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.
К тебе, истомившись, потянутся руки
С такой наболевшей любовью обнять,
Я снова пойду за Великие Луки,
Чтоб снова мне крестные муки принять.
И грязь на дорогах твоих не сладима,