Однако такие персоналии, наподобие Аникия, скорее исключение, чем правило. Он практически диссидент, многим кажется просто чудаковатым, и при этом своим примером он показывает, что Церковь – это не есть территория только лишь святых, небожителей, но сообщество живых людей с их слабостями, недостатками, текущими каждодневными проблемами. Самоотстраняясь от мира, пренебрегая миссио- нерской деятельностью, Церковь сама себя определяет в резервацию. Уже в конце 20 века диакон Андрей Кураев в интервью газете "Настоящее время" (М., 1998, №9) говорит о недуге, поразившем церковную жизнь, в которой "распространено убеждение, что служение Богу – это только богослужение, что церковная жизнь тождественна жизни литургической. Нередко священник, который пробует выйти к людям за храмовую ограду, идёт в школу, в университет, в газеты, в больницы, начинает восприниматься как "обновленец" и "протестант"".
Фёдор Абрамов считал, что высшее предназначение Церкви состоит в объединительной функции, в том, что она ни в коем случае не уводит человека от жизни, а, наоборот, подготавливает к ней: "Всё удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью. Любите жизнь! Она и есть рай настоящий – вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша. Да, удивительно радостные службы были в этом храме". Лучшего сопоставления, пожалуй, и не найти: суровая северная природа, всеми силами протестующая против самого факта существования человека и храм, как торжество жизни – частичка рая в посю- стороннем мире. Храм соединяет небо и землю, холод и тепло, север и юг.
Русский Север, что отечественная культура, хрупкий, с необычайно тонким плодородным слоем. Если и занесёт какое живое семя ветром, то, едва пустив корни, оно может быть погублено следующим порывом. Единственный оплот – храм, нечто основательное: "Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма". Именно он не только аккумулировал в себе, но и оберегал, сохранял отечественную культуру. Обогащал её необычайной, буквально райской красотой, а также людьми, ведь "в характере северянина, как нигде в России, сочетаются эти взаимоисключающие начала. С одной стороны – размах, широта, стремление к просторам, к воле. А с другой стороны – тихость, смирение, особое ощущение братства, соборности, артельности…"
Именно этот человек и составляет самое большое наше богатство, с которым ничто другое не сравнится: "Страшные обстоятельства жизни, но какие люди! Темно, а светло. Потому что люди, человеческие характеры – здешнее солнце. Нет долго солнца – от людей свет. В людях спрессовано солнце, тепло. Доброта. И она греет".
Человек – микрокосмос, всё в нём собрано, всё соединено, весь мир. Оттого то у него с этим миром чёткая непорушенная взаимосвязь. И именно здесь на Севере понимаешь всю значимость человека, всё его величие. Величие человека духовного, человека "внутреннего", тяга к которому подспудно, порой на интуитивном уровне присутствует у многих писателей. Так, например, Анна Ахматова в одном из своих ранних стихотворений "Молюсь оконному лучу" говорит о страдании как отправной точке коренного изменения, преображения, просветления человека, а через него и всего мира. Способность внутреннего духовного воз- рождения, большой потенциал преображения, пародией чему, к сожалению, являются частые шатания от иконы к топору, отмечает в качестве основной особенности русского национального характера и Абрамов.
России нужна Церковь, а Церкви Россия. Церковь должна секуляризироваться, войти в мир, как в первые века христианства миссионерская деятельность её должна быть поставлена во главу угла. Секуляризироваться, пойти навстречу миру, чтобы таким образом максимально приблизить его к себе, ввести в своё лоно. Церковь, уподобившись Христу – Богочеловеку, сама обмирщвляется, из Ветхозаветной становится Новозаветной. Проповедником этой новой секуляризации Церкви и является абрамовский Аникий.
"Секулярное" можно формулировать не как отстранение от религиозного, а процесс его влияния на мир, присутствие, вхождение религиозного в мир. Обмирщение в данном ключе должно восприниматься, по аналогии с Богояв- лением, вочеловечиванием Божественной Ипостаси Троицы за изменение мира под влиянием религиозного. Весь этот процесс мыслится обоюдонаправленным: с одной стороны, происходит обмирщение Церкви, а с другой – воцерковление мира, для которого Церковь есть некий ориентир, цель самосовершенствования, саморазвития мира, движитель его истории. Отношения "мир – Церковь" строятся по принципу свободы, свободного выбора. Церковь вовсе не "прокрустово ложе", под которое всё подгоняется. Несмотря на свою кажущуюся статичность, она создаёт огромный потенциал для развития.