рассекает бедноты немочь.
Государь, мы все твои кровно!
Только жаль, что нам цена – мелочь.
***
Это заговор сильных. Союз камней.
Их безлик, словно тьма, кумир…
Я не слабый,
но камни – они сильней,
чем сердца и чем струны лир.
Так зачем это я – инвалид идей,
малохольный в толпе кликуш,
всё мечтаю микстурами площадей
заливать глаукомы душ?
Я хочу посмотреть при большом огне
как неправда горит в кострах…
Как дорогу до Родины вам и мне
прорубает животный страх.
БИТВА
Мы не трусы, да противник силён –
водка "Гитлер" и коньяк "Напольён".
А прикончим, не сидим без труда:
бьёмся с пивом "Золотая Орда".
Эта битва до небес глубока!
Не проходит витязь мимо ларька.
В этой битве треснул дедовский щит.
Под столом отцовский город горит.
НЕ НАТО
Мечтой о голливудском рае
висят спагетти на ушах…
В гарем славянку забирает
гипертоничный падишах.
Безмолвствует Россия-сука
из нефтяного далека,
да бог славянский смотрит сухо,
да планка неба – высока…
Над Полем тень войны старинна!
Тревожно мачехе-Руси.
Смотри же, гарна Украина –
в подоле нам не принеси.
ВЕТЕРАН
Он проходит, как исповедь,
с тростью.
И молчит. По саму рукоять
он намерен солдатскою костью
в пасти улиц навеки застрять.
Проститутки хихикнут: "Пернатый!.."
Он молчит. Но становится сер.
А за пазухой бьётся граната,
с белой надписью: "С С С Р !"
У РЕКИ
Разлив "портвейна" кислый бутер
у в дрянь загаженной реки,
– Аллах Россию не забудет! –
на выдох гаркнут мужики.
Подняв на вилочках с тарелок
по нежной дольке балыка,
– Россия в доме престарелых! –
свистят с другого бережка.
Сочтя маржу и плюнув в реку
в порыве кризисной тоски,
– Бери Россию в ипотеку! –
грохочут жерла из Москвы.
И всё…
Последний голос зычный
уже не слышат мужики:
– Она на совести мужичьей! –
поёт русалка из реки…
ДАВАЙ-ДАВАЙ!
Мы тщимся по гламурной наледи
под рукоплеск тлетворных баб.
Наш бог исполнен в форме камеди
и начинён приставкой "клаб".
Мы уничтожим тень сомнения
в своей махновской правоте.
Мы из могилы вынем гения
и бросим в жуткой наготе!
Мы узнаём, что вы там умерли,
вдыхая крематорский дым.
Мы жжём сгустившиеся сумерки
рекламным светом золотым.
И пусть мы слепы, как отчаянье,
неумолимы, как беда,
мы ни секунды не случайны…
Мы воцарились навсегда.
МОЛОХ
В подъезде надпись:
"Жизнь – борьба.
Забег конвейера с людьми".
Я утираю бренд со лба,
ложась у маркета костьми.
Я обезбоженно-нагой –
забывший, кто я в мире есть.
Я с теми, кто большой ногой
задвинут в винодельный пресс.
Я много слышу о правах.
Перегоняемый в мазут,
я белка в чьих-то жерновах –
с надеждой, что они – везут.
Меня имеет балаган…
Собрать пытаясь правды ртуть,
я жду, что сзади по ногам
ударит сильный кто-нибудь…
Страшна людская вертикаль,
да накрест – медиа-дуплет.
Лишь обессмысленная даль
тех песен помнит силуэт,
когда история – за нас,
когда умели – вопреки,
и первомай открытых глаз
имел подобие реки,
когда ещё мы живы все…
РЯБИНА
Рябину рубили. Порезали грозди,
Привили оливы, а выросли гвозди.
Крутили-вертели… Не могут понять:
рябина кривою осталась стоять!
Рубили по новой.
Привили к ней грушу.
Вводили волшебную формулу в душу.
И крутят, и вертят… Пора бы понять –
рябине недолго осталось стоять!
Мерцая веками в порезе глубоком,
с чужими цветами, плодами и соком,
вцепилась рябина остатком корней
и только дыханье осталось у ней…
Рубили. Рубили.
Рябина! Рябина!..
Пустите, пустите родимого сына!
Он враз отрезвеет и может успеть
дыханием корни её отогреть.
ИСТОВО
Истово, боже, как истово
барская стелет гармонь!
Флага, от подвигов чистого,
крепнет трёхцветная бронь.
Лейте побольше игристого –
люди же, люди глядят!
В форму судебного пристава
накрепко врос депутат.
Впрочем, какая там разница –
он ничего не украл.
Кто запоёт, а кто дразнится
возле старинных зеркал.
Лейте же больше игристого,
режьте под камеру торт!..
Кто там три тысячи триста
просит взаймы на аборт?
Дурочка! Парня плечистого