Глубоко в подсознании находился этот рапорт у Ивана Кирилловича, в который уже раз он вспомнил небывалые торжества в Кремле; всю жизнь он гордился своим причастием к истории, гордился орденом Ленина и Звездою Героя Социалистического Труда, которыми был награждён за своё участие в организации этого полёта.
И вновь, в который уже раз за последние дни, перед мысленным взором прошла вся его жизнь, детство и отрочество, и было ему что вспомнить и чему радоваться…
Мария Игнатьевна гладила сорочку. Иван Кириллович надел очки, развернул газету, углубился в чтение:
– в Лондоне проблемы экономического спада обсуждала на саммите "большая восьмёрка";
– встретились два президента – Дмитрий Медведев и Барак Обама;
– тысячи антиглобалистов демонстрировали свою неприязнь к капиталистам – били стёкла в здании Королевского банка Шотландии, дрались с полицейскими; протестующие скандировали: "Позор!", "Революция!", "Громи банки!", "Повесь банкира!"
На другой газетной полосе Иван Кириллович прочитал:
– в Страсбурге юбилейный саммит НАТО; антиглобалисты заставили Страсбург перейти на военное положение – сорок тысяч полицейских охраняли мировую элиту от разгневанного народа; молодёжь сооружала баррикады и сжигала мусорные баки;
– "Капитал" Маркса стал на Западе популярной книгой;
– сотни миллиардов долларов, вырученных от продажи нефти, Россия направила в американские банки для поддержки американской экономики;
– жителям Светлогорья полгода не платят зарплату;
– сельское хозяйство и промышленность России продолжают разваливаться – всему виной мировой кризис.
Иван Кириллович опустил на колени руки и задремал; Мария Игнатьевна взяла у него газету и отнесла в мусорное ведро.
Утром следующего дня супруги встали рано, как и всегда.
– Чаю поставить? – тихо спросила Мария Игнатьевна.
– Зачем? – ещё тише ответил Иван Кириллович.
Оба умылись и стали одеваться. Время неумолимо отсчитывало секунды, и остановить его было невозможно.
Иван Кириллович надел новый костюм, выглаженную накануне сорочку и галстук.
Мария Игнатьевна облачилась в чёрное платье, в котором любила ходить в гости, хотя и редко; причесалась, раскрыла том Николая Лескова и села в кресло.
Сидели они молча, и против обыкновения ничего друг другу не говорили: были как никогда спокойны и умиротворённы; знали, что их мучениям сегодня, совсем скоро, наступит долгожданный конец.
Иван Кириллович погрузился в воспоминания. И вспомнил, как, будучи ещё молодыми, любили они по праздникам пить натуральное советское шампанское, долго пузырившееся тонкими бриллиантовыми нитями в старинных фужерах "Баккара", доставшихся Марии Игнатьевне в наследство от бабушки; закусывали отменным швейцарским сыром и потом долго гуляли в огромном парке, где им была известна каждая тропинка, дышали свежим, слегка влажным воздухом, а зайдя в глушь, скромно целовали друг друга.
Время шло. Они ждали.
– Возьми наши паспорта к себе в карман, – тихо произнесла Мария Игнатьевна.
– Зачем же?
– Пусть будет так, зачем людям лишняя морока, – ещё тише ответила Мария Игнатьевна. – Давай присядем.
Оба старались не смотреть друг другу в глаза, тихо сели в кресла и сидели молча; думали они об одном и том же, о той трагедии, которая сделала их несчастными, о той трагедии, которая произошла в ноябре прошлого года...
Настойчивый звонок в дверь раздался неожиданно.
Мария Игнатьевна и Иван Кириллович встали, помогли друг другу одеться.
Иван Кириллович надел новые кожаные перчатки, обмотал вокруг шеи довязанный накануне Марией Игнатьевной светлый шерстяной шарф, который оживил его лицо, и взял в правую руку зонтик-трость, а Мария Игнатьевна, одевшись и поправив шляпу и шёлковый платочек, взяла в руки пакет.