Авторы разных направлений и до выхода и после выхода книги Куняевых утверждали и утверждают, что у власти не было причин убивать поэта, тем более что многие из её видных представителей относились к Есенину заинтересованно-внимательно либо по-доб- рому.
И в этом контексте разговора "поэт и власть", как правило, появляется имя Льва Троцкого. В книге же Куняевых наибольшее внимание теме "Есенин – Троцкий" уделяется в главе "Роковой вопрос", написанной Сергеем Куняевым. Валерий Шубинский так оценил страницы, посвящённые данной, по его выражению, "болезненной теме": "Куняевы (отдадим им должное) не скрывают и не отрицают симпатии Есенина к тому, кто, по их доктрине, должен был бы быть его злейшим врагом и губителем" ("Новое литературное обозрение", 2008, № 1). О "доктрине" скажем позже, сейчас же рассмотрим версию Сергея Куняева об отношении "первого" поэта страны к её "первому" политику.
Позиция критика передана Шубинским явно неточно. Куняев показывает и доказывает, что оценки и чувства Троцкий вызывал у Есенина противоречивые, они менялись не раз на протяжении относительно небольшого промежутка времени. Крайние точки про- явления этого отношения – следующие берлинское и московское высказывания поэта: "Не поеду в Москву… Не поеду, пока Россией правит Лейба Бронштейн"; "Мне нравится гений этого человека, но видите ли? Видите ли?.."
Конечно, в такой кажущейся изменчивости взглядов Есенина можно увидеть желание приспособиться к ситуации, проявление политической конъ- юнктуры. Сергей Куняев "прочитывает" данную ситуацию иначе, единственно правильно: он рассматривает второе высказывание – цитату из "Железного Миргорода" – в контексте различных событий, в контексте времени (а этот контекст критик знает всегда досконально-точно).
Сергей Куняев, в частности, обращает внимание на то, что статья писалась в "один присест" вскоре после возвращения из-за границы. К тому же он комментирует вышеприведённые строчки из "Железного Миргорода" не столь однозначно, как это делают многие авторы. Оценка Куняева, думаю, более адекватна тексту поэта и ситуации: "Так он начал писать статью об Америке … , лукавя, иронизируя, как бы проявляя уважение к партийному деятелю и в то же время не соглашаясь с ним".
А ещё через месяц отношение Есенина к Троцкому сильно изменилось. К этому, по Куняеву, привели разные субъективно-объективные причины, в частности, следующая. После публикации "Железного Миргорода" выходит статья Троцкого "Искусство революции и социалистическое искусство", пафос которой – "исправление природы" и человеческого рода – вызывает неприятие поэта. То есть, как справедливо утверждает Сергей Куняев, конфликт поэта с политиком "был неизбежен. Он объективно следовал из всего происходящего, с какой бы ласковой улыбкой нарком ни приглядывался к Есенину и какие бы похвалы ни расточал поэт Троцкому в устных разговорах". При этом чувство, которое критик определяет как "влечение по контрасту", у Есенина не исчезает, периодически проявляется, о чём Куняев и повествует: "Подчас поэт не мог не испытать странного ощущения смеси восторга с ужасом и отвращения при мысли о наркомвоенморе – символе и олицетворении революции".
"Перебивка" темы Троцкого темой Родины, России представляется удачным, оправданным сюжетным ходом данной главы, позволяющим найти ответы на самые главные вопросы. И вполне естественно, что Сергей Куняев приводит два самых известных, характерных высказывания Есенина на эту тему: "Чувство Родины – основное в моём творчестве"; "Основная тема моей поэзии – Россия! Без этой темы я не был бы поэтом. Мои стихи национальны".
Но именно чувство России и любовь к Родине поэта ставятся под сомнение – здесь я позволю себе небольшое отступление – многими авторами. Ещё в 1926 году Вл. Ходасевич в "Есенине" писал, что ключ к судьбе поэта – это отсутствие у него чувства России. "Он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Русию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже СССР – одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии" (Ходасевич Вл. Перед зеркалом. – М., 2002).
С точки зрения формально-лексической Владислав Ходасевич явно неправ. Слово "Россия", "российский", по подсчётам В.Николаева, употребляется в творчестве С.Есенина чаще, чем у А.Пушкина, Н.Некрасова, А.Кольцова, А.Блока (Николаев В. Великий ученик великих учителей: опыт математического исследования поэтической лексики С.А. Есенина // Творчество С.А. Есенина: Вопросы изучения и преподавания. – Рязань, 2003). Однако главное, конечно, не в этом. При таком математическом подходе, на него, по сути, сбивается и Ходасевич, игнорируется осново- полагающее начало в мире Есенина – по-разному выраженное духовное, онтологическое, сакральное чувство, пространство России.
Этого не могут понять – вслед за Вл. Ходасевичем, В.Шершеневичем, А.Мариенгофом и т.д. – современные "отлучатели" Есенина от России и народа – А.Марченко, К.Азадовский, И.Макарова, М.Пьяных, О.Лекманов, М.Свердлов и многие другие. Технологию "отлучения" я показал ("Кубань", 1990, № 10) на примере новомировской статьи Аллы Марченко, которая затем вошла в её книгу о Есенине, неоднократно переиздававшуюся.
В отличие от таких есениноедов, Сергей Куняев видит и подчёркивает в личности и творчестве поэта всёопределяющую национальную составляющую: "Есенин, выйдя за рамки каких бы то ни было конкретных школ, течений и направлений, осознав себя в родстве с классиками, берёг, лелеял и нёс в себе то исконное русское начало, без которого его стихи просто не могли бы существовать".
Ещё и поэтому конфликт Есенина с Троцким и советской властью вообще был неизбежен и, более того, неразрешим, ибо это был конфликт русского человека, поэта с антирусской властью. И, в лучшем случае, наивно выглядит Константин Азадовский, исследователь-антипод Сергея Куняева, когда утверждает: "Ведь Есенин ни в малейшей мере не был политической фигурой – кому же могло понадобиться убивать поэта, да ещё столь замысловатым образом" ("Звезда", 1995, № 9).