…На редкость безбожным – среди поэтов?
А Маяковский, с его патологическим богохульством? А Есенин, испохабивший стены Страстного монастыря, да и немало покощунствовавший в стихах? (Правда, начинал Есенин не как Васильев, а в православной благости и чистоте, и даже в зрелые годы иногда в его стихи, как солнце в разорванные тучи, входило благоговение к Спасителю.) А Цветаева и другие поэты серебряного века? Но что говорить о современниках Павла Васильева, когда богоборчество было яростным и непримиримым общественным делом. А коли взять тех, кто пришёл позже, "шестидесятников", когда богоборческие страсти улеглись, скажем, Вознесенского, у кого сознательное кощунство и глумление над Крестом и Верой…
Да, в стихах Васильева немало нелестных слов по адресу "попов", но кощунства над Богом и Православием нет нигде, Христа он не хулит. Поэтическая ткань его произведений насквозь пронизана лучами земной радости, которую можно принять за язычество, – возможно, это качество имел в виду Залыгин, называя поэта на редкость первозданным.
Жизнь бьёт поэта под дых, "сговор собачий" всё подлее, безжалостней – и всё труднее ему уворачиваться от пули. Что вспоминает перед возможной гибелью его "дремучая кровь"? – Мать, отца, домашний кров, Бога (хотя поэт и не говорит о Нём ни слова).
Мы не отречёмся от своих матерей,
Хотя бы нас садили на колья…
Может быть, лучшего из сыновей
Носит в своём животе поповна?
Когда же ступает он на отчий порог ("Автобиографические главы", 1934), когда попадает снова под домашний кров, где так же, как в детстве, теплится лампада, а на полке "Жития святых", из него вырываются удивительные слова:
…И побоюсь произнести признанье.
Не тут ли тайна его творчества, его творческой личности?
Не так ли, в непроизнесённости, глубоко-глубоко, таилось в нём, как чистая душа дитяти в заматеревшем мужчине, то самое сокровенное чувство к Создателю, которое он ни разу не обнаружил словом, но которое – в стихах и поэмах – с яркой силой и вдохновением проявляется в восхищении Божественной красотой земли… "И увидел Бог всё, что он создал, и вот, хорошо весьма" (Быт., 1,31). Ведь вся поэзия Павла Васильева – словно сгусток солнечной энергии любви к земле и человеку.
Вячеслав Огрызко «НАШЕЙ МОЛОДОСТИ РАСКАТЫ»
В 1966 году Юрий Кузнецов, уезжая в Москву, посвятил друзьям своей юности – Валерию Горскому и Вадиму Неподобе, стихотворение "Прощание с Краснодаром". Молодой поэт с лёгкой грустью писал:
Потрясают осенний перрон
Золотые литавры и трубы.
Их прислало бюро похорон
По изысканной выдумке друга.
Может быть, я, ребята, вернусь!
Но прощальными машут руками.
И на память мне дарят арбуз,
Исцарапанный именами.
Я читаю: "Валерка", "Вадим",
Кабаки, переулки, закаты…
Мы неверным молчаньем почтим
Нашей молодости раскаты.
Гей, шампанского! Водку несут.
Ничего, наливай до предела!
Мы сегодня покажем, как пьют
За успех безнадёжного дела.
Я бросаю в промозглый туман
Роковую перчатку. Однако
Машинисту последний стакан,
Чтобы поезд летел как собака!
Не грустите, Валерка, Вадим,
Я вернусь знаменитым поэтом.
Мы ещё за успех воздадим,
Шапку оземь и хвост пистолетом!
Кузнецов оказался прав наполовину. Он действительно стал знаменитым поэтом. Но в Краснодар уже не вернулся. Может, это было и к лучшему. Иначе поэт точно быстро бы завял, как Горский и Неподоба.