Почти что как председателю Союза писателей Александру Фадееву жить после ХХ съезда партии с кровью казнённых писателей на руках. Как певцу большевицких "Кортиков" Анатолию Рыбакову нести груз ответственности за воспевание октябрьской революции.
Добавляет масла в огонь Мартын Ганин. Конечно же, не просто талантливый поэт и прозаик Светлана Василенко посмела с иронией отозваться о прозе Гамаюн, а прежде всего сам "первый секретарь правления Союза российских писателей Светлана Василенко разразилась у себя в блоге гневной филиппикой, в том смысле, что премию дали повести Гамаюн "Безмолвная жизнь со старым ботинком", а надо-то было – повести Эргали Гера "Кома". Эмоции у первого секретаря правления бьют через край: "самоварное золото приняли за настоящее", "произошла страшная подмена и обман" и ещё сорок бочек арестантов. Разумеется, нашлось довольно много желающих поддержать госпожу первого секретаря; круги разошлись по воде мгновенно (блогосфера же); и уже на следующий день писательница Гамаюн прислала писательнице Василенко письмо, что, мол, от премии она отказывается…"
Перепугали бедную Гамаюн, девочка решила: точно, завтра пытать начнут, ногти выдирать. Еще бы, сам первый секретарь осудил её повесть.
Поразительно, что при этом Мартын Ганин признает правоту Василенко: "Эргали Гер – хороший писатель, "Кома" – совсем неплохая повесть… "Жизнь со старым ботинком" Гамаюн и слабее, и более рыхлая, и что такое сюжет, она не очень понимает. Но, по правде сказать, на то она и молодой автор…"
Чёрт побери, но если присуждается не возрастная премия, а литературная, какое мне дело до возраста и других особенностей личности Ульяны Гамаюн. Ганин чёрным по белому пишет, что повесть Гамаюн слабая и более рыхлая, чем повесть другого претендента Эргали Гера, так почему же надо премию давать более слабой повести? Ну и логика у либеральных критиков. Далее критик вновь переходит к так называемому первому секретарству Василенко: "Я всё время пишу "первый секретарь" не в смысле уничижительного риторического приёма, а потому, что это отношение к литературе как к сырью, материалу, из которого изготавливается политическая и социальная критика, – это та самая родовая черта российских литературных функционеров, которая делает их писательские союзы, их премии и их книги не имеющими никакого отношения к собственно литературе. Ульяну Гамаюн можно упрекнуть в чём угодно: проза и правда вычурная; продираться сквозь громоздкие эпитеты трудновато. Но не это вызывает у госпожи первого секретаря и компании такое остервенение…" Что же такое, по мнению Ганина, вызывает остервенение у первого секретаря: "в ЖЖ-дискуссии её (Гамаюн – В.Б.) называют графоманом, противопоставляя Сенчину, который-де не графоман. Наверняка не графоман – они с Василенко, Гуцко и прочими "членами Союза российских писателей" литературу эту ненавидят, придушили бы её собственными руками, а потом пошли бы со спокойной душой заседать в Правление, обсуждать беды многострадального отечества языком Кочетова и Бабаевского…"
Это какой-то дурной натальеивановский-мартыноганинский сон. Они будто по-прежнему сидят если не в фадеевском, то в георгиемарковском Союзе писателей.
Проснитесь, сегодня уже десятые годы двадцать первого века. Кому какое дело нынче, члены каких союзов Гуцко, Сенчин и сама Василенко? Я и со своим-то руководством Союза писателей России всё время в контрах, но оно всё-таки хоть какую-то реальную власть, прежде всего в провинциальной России, имеет, и во многие кабинеты вхоже. А уж какого Союза секретарь Светлана Василенко, я и знать не знаю. Про Сенчина, Гуцко и других молодых талантливых прозаиков вообще не знаю, члены ли они какого-то Союза, и нужен ли он им. Иванова с Ганиным не иначе как белены объелись, какое сегодня читателям дело до секретарей или членов того или иного союза, пивоваров ли, коллекционеров, или общества тайных алкоголиков.