Перед нами не просто исторический роман, что сегодня предопределяет успех гарантированный, при всеобщей жажде знания русской истории и при сегодняшней же неудовлетворённости, неутолённости этой жажды. Это драматическая история русского раскола в девятнадцатом веке, в самых крайних её проявлениях – в скопчестве и хлыстовстве. Долготерпеливые герои "Скитальцев" не любят сразу прибегать к кулакам, не жаждут ничьей крови, но если уж прорвётся это долготерпение, то формы социального протеста самые различные, в их ряду и возникновение самых невероятных учений и ересей, в основе которых жажда духовной независимости. "Уход в монастырь, в казаки, в шайку разбойников был единственным средством обрести свободу в России", – писал Герцен.
Вот почему в православном государстве постоянно пополнялись секты, вот почему староверы становились, несмотря на противодействие государства, мощной силой. Более независимое мышление, грамотность приверженцев их учений, развитое чувство человеческого достоинства были основой для появления на Севере крестьянских лидеров именно из подобной среды.
В центре романа противостояние двух героев: Доната Богошкова и землемера мезенского, а позднее березовского наместника, а ещё позднее архангельского тюремного палача, Сумарокова. И здесь вымысел становится жизненным и обретает своё житие. Художник ведёт своих героев от старта к финишу, сталкивая их время от времени в смертельных схватках и вновь разводя для дальнейшей борьбы, борьбы добра и зла. Когда палач Сумароков сечёт плетьми сбежавшего из ссылки Доната Богошкова, он сознательно не засекает своего антипода, недруга до смерти. Когда после шестидесятой плети палач увидел осмысленный, памятный глаз, он "оторопел сначала, но и обрадовался непонятно чему и украдкою скользнул ладонью по густой, вспотевшей волосне мужика".
Доната все толкают на открытый бунт, у него отнимают любимую, его жестоко наказывают, вгоняют в безверие, а он, протестую, стремится к созиданию, ищет для каждого человека сказочное Беловодье. В конце романа он становится староверческим священником, едёт на Новую Землю, после жестокой зимовки возвращается один домой в Мезень, с тем, чтобы и дальше, через все страдания свои нести мечту об увиденном им сияющем пречудном граде. "Верил Донат, что придёт время, когда разольётся Беловодье по всей Руси. Долготерпелив русский человек..."
"Скитальцы" – необычный исторический роман, в нём нет истории великих личностей, есть история простого народа. Тем сложнее было его создание, требующее документов, свидетельств о том, как формировались мировоззрения поморов на жизнь, на природу, на религию. Легенда о Беловодье, благодатной райской обители крестьян, без господ и податей, стране свободного крестьянского труда, в течение века звала за собой наиболее независимых, сильных людей. Они устремлялись на Алтай, в Сибирь, в таёжной глуши устраивали свои общины и десятилетиями жили вне царского догляда. Вот такую крестьянскую общинную островную страну находят герои романа в далёкой Сибири. Может быть, сегодня, как никогда, важны люди, подобные Донату Богошкову, с их ставкой на свободный труд всего народа. Не случайно проводит писатель своего героя через искушение – богатством, избранничеством, тотальным отрицанием. Это уже скитания самого писателя по возможным путям развития и укрепления человеческой души.
Чувствуя красоту обретённого им в родном северном крае народного слова, Личутин не зажимает его в угоду логике, не выхолащивает, равняясь на "нормы современного культурного языка". Личутинское слово гуляет на свободе, не давая себя укорить и стреножить.
Оказалось, что близость к подлинному означает близость к народному. Любой язык рождается и изменяется в народе. Не писатель виноват, что ныне разрушается гармония языка и гармония памяти, но сделал ли он всё, чтобы остановить это разрушение? Что победит, разрушение или созидание, вольный труд землепашца или рабское существование потребителя? Об этом писатель думает, но ответ ждёт от самой жизни.
Никак не могу представить Личутина пессимистом. Мне кажется, тогда бы он не смог написать ни строчки. Заиграет ключ радости и труда, забьёт. Иначе Владимир Личутин и не брался бы за перо вовсе.