Присвоив продажный мандат.
Карьерные эти везенья
Окутаны в денежный мрак.
Невидимый орден презренья
Приколот на модный пиджак.
А жизнь и темна, и бесславна
В авариях, взрывах, слезах...
Седеющий пепел Беслана
Лежит на её волосах.
От НИХ – мы по-рабски зависим
Хоть ИМ наши беды не в счёт.
Коттеджи взмываются к высям
И нефть по карманам течёт.
Хоть ростом – не больше напёрстка
А духом – не выше тюрьмы…
ОНИ – одинокая горстка.
А толпы молчащие – МЫ!
***
Как мачеха теперь литература.
К душевным откровеньям не добра.
И смотрит день – презрительно и хмуро,
На доблестных служителей пера.
Не на заказ мы пишем, а на вечность.
От груза орд весомее строка.
А всяческая шоу-теленечисть
На нас, безумцев, смотрит свысока.
Но призванные в жизни чем-то ВЫСШИМ,
Презревшие людскую глухоту,
Покуда дышим – одержимо пишем,
Доверясь сердцу, ручке и листу.
И всё, что растоптали в веке новом,
С РУБЛЁМ, а не с ЗВЕЗДОЮ говоря,
Взойдёт, как степь, засеянная СЛОВОМ,
Единым СЛОВОМ, сказанным не зря.
Не признаны судьбой. Не обогреты.
Не лгавшие ни нынче, ни вчера,
Друзья мои, безвестные поэты –
Последние апостолы добра.
СТОЛИЦА
Тебе ли пристало, столица,
С державной дороги свернуть?
В фальшивые храмы рядиться,
Рекламы повесив на грудь.
Притворно и ахать и охать
Над горем великой страны,
Где топчется алчная похоть
У самой кремлёвской стены.
Твои ли посланцы, столица,
Урвав криминальный кусок,
На пляжах Ривьеры и Ниццы
Вальяжно плюют на песок.
Зачем воровству потакаешь?
Пивной разливаешь коктейль.
Зачем ты, столица, толкаешь
Своих дочерей на панель?
Зачем твои властные лица,
Сойдясь, присягнули РУБЛЮ?
...Прости, дорогая столица,
Я больше тебя не люблю.
ФИДЕЛЬ
Сквозь блоки, кордоны, пикеты
Далёких и близких земель,
По минному полю планеты
Идёт команданте Фидель.
Где стонет подкошено верба,
Где памятью славен Белград,
Кубинец, похожий на серба,
Геройски погиб, говорят...
За правду, за дальнего брата
Упал на чужую траву.
Но в полдень в долине Карата
Видали его наяву.
Какие молитвы хранили
Безумца от гибельных ран?
Ему – "Инш–Алла" – говорили.
А слышалось: "Но пасаран".
Над миром полуденным рея,
Крепчая надеждою встреч,
У северной кромки Кореи
Звучала испанская речь.
Горела священная мудрость
Звездой на родном кумаче.
А рядом – былые барбудос.
А рядом – прославленный Че.
Не сгинет Тирасполь мятежный.
Цхинвал не лишится земель,
Покуда – походкой железной
Идёт по планете – Фидель.
ДЛЯ НИХ
Какие морали! Какая идея?
Для них на Канарах цветёт орхидея
И снежную гладь превращая в панель,
Бесстыдную юбку задрал Куршавель.
Для них – развеваются флаги на яхтах.
Для них – надрывается быдло на вахтах.
И голову кружит сквозь хищный дурман
Смертями и златом набитый карман.
Во имя куражной забавы и блажи
Для них золотые раскинулись пляжи,
Где в землю чужую запрятав концы,
Присвоены виллы, бунгало, дворцы.
Для них лже-художники пишут портреты.
Для них – вертолёты и кабриолеты.
Для них, по понятьям, не жизнь, а малина...
Для них – приговор, самосуд, гильотина!
ЭТА ЖЕНЩИНА
Держит голову, как королева,
Излучает загадочный свет.
Эта женщина – вечная Ева
Затерялась в развалинах лет.
На исходе судьбы хорошея,
Словно носит астральный зарок.
Эти ребусы – бусы на шее.
Эти тайны перстней и серёг!
Этот запах с оттенком корицы,
Этих платьев немыслимый цвет!
И во взгляде бывалой тигрицы
Хищный отблеск далёких побед.
Дышит время легко и беспечно.
Каплет с майских садов молоко.
Эта женщина – вечное нечто.
И искусство её – велико!
Насылает тоску и напасти.
И зовёт, и деньгами сорит.
Первородное зарево страсти
Над её биополем горит.
Сквозь бетонные стены и зданья
Проникает как лёгкая тень.
Будоражит мужское сознанье.
Бередит лихорадочный день.
Только губы сжимаются горше
Над прощальной полоской земли.
...Что ей возраст – раз нет его больше.
...Что ей годы, коль годы прошли.
Лидия Сычёва НОВЕЙШАЯ ИСТОРИЯ
РАССКАЗ
Лил дождь. Весь вечер, всю ночь, и весь следующий день. Что удивляться, если стояла осень. Октябрь 1995 года. Дождь – слёзы земли, это были освобождающие, горестные слёзы. По навсегда ушедшему, и, наверное, умершему миру. Было что-то величественно-мощное в этом оплакивании. Тёмное, беспросветное небо. Громада областного театра – бетонного здания, влажно черневшего в ночи. Блеск трамвайных путей – они уходили в ночь и терялись там, будто вели в иную, искусственную реальность. Транспорт ходил плохо, и на остановке скопилось порядочно народу. В чёрном, коричневом и сером. Почти неразличимые лица людей. Пахло тёплым хлебом – рядом с остановкой была булочная, и многие вечером, после работы, заходили в магазин. Работа ещё была, хотя за неё уже ничего не платили.