Люба пела песню "Вот кто-то с горочки спустился", с которой обычно ходила по электричкам. Или с диким смехом скакала, долбя мячом с размаху, так что он взлетал от пола до потолка, но смех сменялся плачем и воплем: "Не отдавай меня!", если приходила мать.
Можно ли было лишить эту мать родительских прав?
Баба Настя пробовала, зашла к местному участковому, но так ничего и не сдвинулось.
Потом у Любы, ей уже было шесть, завелись вши, и баба Настя, знакомая с народной мудростью, втирала ей в голову клюкву. Настя вывела вшей, хотя и к ней они прицепились. Пришлось и на себя лить клюквенный сок. В то время Любина мать слегла в больницу, а когда вернулась – напилась и поколотила дочь.
На следующее утро старушка решилась.Она собрала мешок и вдвоём, старая и малая, потащили его на вокзал, такое знакомое для Любы место. Они сели в электричку, старая, у которой сбивалось дыхание, но тик веселья передёргивал лицо, и малая, у которой ссадина запеклась на губе.
Баба Настя готовилась к этому переезду загодя – дом в посёлке был готов к новым обитателям.
Отдельная история, как мать всё-таки лишили родительских прав (потом она пропила квартиру и следы её теряются), как девочка пошла в сельскую школу, как баба Настя – в возрасте восьмидесяти трёх – её удочерила. Стала матерью на девятом десятке! А? Круто, да? Впрочем, Люба зовёт её не "мама", а "баба", как и я.
Они сдают квартиру в Москве, развели кур. Приходят летом в мой дом напротив. Баба Настя прихватывает обязательный гостинец – пяток яиц в пакетике. Она самозабвенно играет с моим сыном, а Люба спрашивает вежливо и насуплено: "Можно почитать?" Читает недетские книги. Стендаля, Лескова. В классе она читает лучше всех. Баба Настя её научила: "Учёный человек – далеко пойдёт". Иногда за этой ранней девочкиной серьёзностью мне мерещится нечто зловещее, непредсказуемое. Вероятно, только мерещится.
Люба много шалила первый год жизни в посёлке, даже убежала как-то на полдня в лес и баба Настя с ног сбилась, её разыскивая. Но то ли жертвенный свет "бабы", то ли здоровый быт, резко отличный от прошлого, но что-то смягчило девочку и сделало одновременно строгой. А может быть, она чувствует, что приёмная мать не вечна, и поэтому скорее стремится стать большой.
Едва ли современная женщина может повторить бодрый и святой вариант судьбы бабы Насти. И надо ли? Ведь кроме апологии Настёны возможно и другое понимание: в чём-то она ещё и жертва эпохи, когда и горечь принимали за мёд, а горе за радость.
Но для меня лично важно, что за этой бодрой святостью – явное присутствие духа и доброго делания. Едва ли Люба в распахнувшемся пространстве жизни будет всегда примерницей. Но интересно, что баба Настя совсем лишена грустных предчувствий и раздумий.
Кажется, она фаталист – баба Настя. Она играет свою роль, истово, без запинки, как заведённая.
"Слушай Люба, не моргай! Смотри за сынком евонным, учись, сама мамкой будешь!"
Исполнив театральную реплику, старушка смеётся, семенит, машет ручкой, костистой, но жилистой, и видится взмах той же её руки, но давным-давно – топором, киркой, молотком.
Алексей Шорохов ДЕЖАВЮ
Начну, как и полагается, с антисемитизма. Все информагентства в эти дни, так или иначе, приводят статистику взрывов в московском метро. Начиная с 1996 года. "Кавказский след"…
Что ж, и то верно, действительно – кавказский… Только вот не с 1996-го, а с 1977-го года. Когда три армянских отморозка впервые (!) в истории московского метрополитена осуществили теракт. То есть взорвали вагон с людьми. Плюс ещё два взрыва на улице (кстати, по тому же адресу – на площади Дзержинского, нынешняя Лубянка). Число погибших до сего времени рознится, при советском режиме секретности – от 7 до 26 человек.
К чему я это? Разумеется, не к тому, чтобы обидеть главарей современного полуроссиянского кинематографа ("Сволочи", "Апостол", "Штраф- бат" и другие шедевры ереванского патриотизма с московской пропиской), и уж тем более – упаси меня политкорректность – не для того, чтобы бросить камень в беззаветных светочей транзитного юмора и ведущих микрофонов "армянского радио": петросянов, мартиросянов, голустянов и прочих гастарбайтеров телевизионного хихачества. Их (всех скопом), в общем-то, даже пожалеть можно – и геноцид-то у них украли, переименовав в холокост, и с антисемитизмом борются совсем другие семиты и под другим соусом…