Сразу скажу, повесть-воспоминания Ольги Шевчук – произведение дерзновенное: исповедальное.
Решиться на исповедь может только крепкий духом человек, большой, зрелый талант. Каждый человек знает, что нет ничего мучительней личного опыта и он же, возможно, не догадывается, что нет ничего противоречивей быстро текущей и крайне изменчивой действительности, без верной характеристики которой личный опыт может показаться откровенно пресным, заимствованным, списанным с известных образцов. И любой серьёзный писатель, прежде чем браться за исповедальную прозу, не один раз в себя заглянет и подумает: а справлюсь ли? Одно дело крутить сюжет, лепить характеры по наитию, сообразуясь со своим пониманием художественности текста, и совсем другое обрекать себя на многолетнюю "каторгу чувств" по выражению Сергея Есенина.
Настоящей выстраданной честной прозы сегодня так мало, что невольно дорожишь каждой строчкой, фразой. Всё на месте. Все подчинено одной неоспоримо важной цели: читателю должно быть интересно! А что может быть интереснее исповедально-захватывающих откровений и "сердца горестных замет" молодой женщины, к тому же поэтессы?
"Я мечтала о большой любви", – едва ли не с первых страниц своей повести признаётся Ольга Шевчук, начиная разговор о наболевшем: о своём времени, о талантливых друзьях, учителях, и о своей женской судьбе в книге "Колесница надежд", имеющей подзаголовок "Записки на чемоданах".
Да, были в своё время булгаковские свидетельства "на манжетах", но в них преобладает зубоскальство, желание лягнуть растерянного обывателя, хихикающий тон фельетониста, чего и в помине нет в книге Ольги Шевчук. Всё-таки она поэт, человек большой души: открытой, жертвенной, ранимой. Возвращение в прошлое, каким бы оно ни было, занятие не из легких. Трудно, горестно, а порой и слёзно-обидно бередить старые раны, мучительно больно сдирать намертво присохшие, пропитанные кровью сердца бинты охранительной забывчивости, продиктованной необходимостью жить в этом мире. И даже не жить, что было бы просто чудесно, а банально выживать в условиях либеральной деспотии, обречённо размышляя, как сохранить себя, свою семью, детей, рождённых и зачатых? Как не потеряться в мире фальши, алчности и злобы; наконец, как, будучи русской поэтессой, приехавшей из Ташкента в Москву для получения второго высшего – писательского! – образования накануне распада СССР, вернуться в Россию после крушения державы?
Здесь, в Москве, Ольга познакомилась с целой плеядой молодых самобытных писателей, родившихся в первое послевоенное десятилетие и по трагичес- кой случайности (распад СССР) оказавшихся под костоломным колесом "спасительного рынка". Она очень верно назвала свою повесть: "Колесница надежд". Колесо, колесовать… Жуткие ассоциации. Жуткие, как сама "жизнь" в постсоветской "независимой" России. Где Ольга со своей семьёй откровенно бедст- вовала. Мучилась. Но рук не опускала.
Что подпитывало её, откуда она черпала силы для отстаивания своего человеческого и творческого "я"? Из родника любви, я думаю. Талант – это всегда любовь. Всё остальное подделка, если вспомнить выражение Юрия Кузнецова, ведшего семинар поэзии на ВЛК в этот период. Сама Ольга Шевчук училась в семинаре прозы у Эрнста Ивановича Сафонова, возглавлявшего в то время, вплоть до своей преждевременной смерти, популярный еженедельник "Литературная Россия", в котором Ольга неоднократно публиковала свои оригинальные стихи.
Да, любовь и только любовь давала молодой писательнице силы в то суровое, перевёртышное время.
"Кто может писать, обязан выкладываться в каждом своём произведении". Каким бы оно ни было, малым или большим по форме, трудным по материалу или относительно лёгким. Ольга Шевчук написала о том, о чём никто до неё не писал: о себе лично и близких ей по духу и творчеству людях. Стиль повествования подчинён главной задаче: донести до читателя живую правду времени с её диктатом самоотчуждения.
Государство погребло под своими обломками бесчисленное количество человеческих судеб. "Почему такое могло случиться?! – недоумевает писательница. – Почему послевоенное, чрезвычайно талантливое поколение вымирает, гибнет, оказавшись невостребованным?"
Поэзию объявили вредоносной, ибо нерентабельна (полная чушь! власть всегда боялась поэтического слова, как всякая нечисть боится солнечного света), прозу обязали быть коммерческой, критику "выше" послали… в Интернет. Бабло на бочку! Политики организовывают хаос, играют в кости. Патриотов – к ногтю! Как дальше жить, никто не знает, кроме двух-трёх олигархов, да и те, похоже, не уверены в себе. И в этом бедламе, дурдоме, в либеральном околотке с его пыточной системой выживания, хрупкая, полуголодная, почти невменяемая от свалившихся на неё бед и утрат женщина пишет стихи, делает записи, которые через восемнадцать лет лягут в основу её повести-воспоминаний.